Повесть о Поле Фимкиной

По пути к речке, где находится стойло, Поля, довольная, что сноха идет с ней рядом плечо в плечо (пусть народ посмотрит, полюбуется!), все наставляла ее:

— Завсегда, дочка, так: первые месяцы после отела любую корову доят три раза на день. А ваша первотелка, ее тем более надо раздаивать. Потом она зальет тебя молоком. А с ним — и маслице у тебя, и сметана, и творог…

Когда сноха села доить, Поля отошла в сторонку, но Зорька тянула к ней морду и чуть слышно помыкивала. Поля подняла с земли прут, погрозила:

— Я те… Вон куда гляди, там твоя хозяйка!

К концу доения она подошла к снохе, стала подсказывать:

— До конца, дочка, все остатки вытягивай. Чтоб молока ни грамма не оставалось. Так, так… Вот и все, вот и хорошо! — похвалила.

Вернулись со стойла, опустили молоко в погреб.

— Какие молодчины мы с тобой, одно уже спроворили, — подбодрила она сноху.

Серафимка еще спала. Возле стола у снохи лежал ворох белья, и были приготовлены утюг и гладильная доска.

— Гладить собралась? Давай пока занимайся, а я погляжу, что у меня дома творится.

Дома она бегом поделала то, что было неотложно, на ходу перекусила и быстро вернулась, прихватив с собой мотыгу и грабли. По пути увидела: Козанков трактор так и стоит, с места не стронулся.

Сноха еще гладила, и Поля принялась сгребать во дворе мусор — щепки от дров. Выглядывала эта убогость из травы, зарастать начала. Собрала большую кучу, прошлась еще веником и все отнесла за сарай.

Вышла сноха с Серафимкой, остановилась на крыльце.

— Ой, мама, что же меня не позвала?

— Ладно, ладно. Ты тоже делом занималась. Давай корми дочь, да наделаем с тобой вареников. Пусть готовые лежат. А картошку закончим полоть — сварим на ужин.

Под конец сноха стала веселой. Когда пололи картошку, Серафимку тоже взяли на огород. Она, держась за стебли ботвы, переходила от куста к кусту, а они со снохой то и дело окликали ее, забавляя. Если стебли обрывались, и внучка падала, обе со смехом бежали ее выручать. Хорошо стало и ей, Поле, и снохе. Поля видела, как та увлеклась работой. Вот так, с богом, потихоньку все и наладится у них. С Вовкой-то она справится, его она и обидеть не побоится, в глаза любую правду скажет.

Солнце начало снижаться, слабее припекать. Вернулся с работы Вовка.

— Привет единоличникам! — крикнул он и огляделся по двору. — Субботник, что ли, сделали? В честь какого праздника?

— В честь такого, учись, как хозяйствовать надо! — ответила ему Поля.

Вовка зафыркал под душем, начал ходить по двору, подтягиваться на турнике, и сноха опять заоглядывалась, стала сбиваться в работе.

— Айда, тяпай, дочка, немного осталось… — подгоняла ее Поля.

Вовка зашел в квартиру, раскрыл настежь окно и уселся на подоконнике с гитарой. Звякнул по струнам, заперебирал. «Милая моя-а-а… — запел, — взял бы я тебя-а-а». Сноха, бедняжка, вся извертелась: и из-под локтя взглянет, и повернется к дому передом, вроде тяпает, а глаза ей, как магнитом, тянет к окну.

— Сейчас же затвори окно, мух в дом напустишь!

Вовка захлопнул створки, но включил магнитофон и вышел на крыльцо уже принаряженный в белую рубашку, черные брюки, пиджак форсисто наброшен на плечи. Принялся поддразнивать:

— Ты, мать, жену у меня стахановкой сделаешь!

Маша рассмеялась, запрокинула лицо в небо, так что тугая коса повисла в воздухе. Манера у нее, давно заметила Поля, смеяться так, когда в хорошем настроении, веселая и все по ее идет. И сейчас понравилось ей, что муж обратил внимание, пошутил. Лицо-то хоть и запрокинула, а сама ненароком стрельнула на него темными щелками.

«Эх, глупенькая ты, — по-женски посочувствовала ей Поля, — простецкая… Все козыря у тебя на виду… не прячешь. Не дай бог, воспользуется он, начнет дуроломить…»

А тот все поддразнивал, улыбался; издали было видно — янтарь заиграл в глазах. Вроде специально передал ему батя свои зенки, на память Поле. Да чтоб девок с ума сводить. И брови отцовы, и лицо матовое, приятного цвета. Они-то с Машей освещались закатным солнышком, а он в тени от дома стоял. И вот отсюда хорошо проглядывалась в нем сейчас батина колодка. Тот тоже беспечный был, неимоверно, последнюю рубаху с себя снимал. Кто знает, где он и сгинул…

— Ты, чать, не картинка, — распрямившись, крикнула Поля. — Стоишь рисуешься. Я утром что велела сделать? Выключи свою музыку.

— По-твоему, как папа Карла, паши, не разгибайся…

— Я те сейчас покажу Карлу! — вытянув дряблую шею, Поля с поднятой мотыгой грозно устремилась к крыльцу.

Вовка, смеясь, попятился к двери и даже потянулся рукой снять пиджак.

— Сейчас же бери в руки молоток!

Поля вернулась и научила сноху:

— А ты, дочка, тоже скажи ему… Мол, надо, Вова, забор делать.

Та обернулась, крикнула:

— Вова, делай, мама же велит…

— Ох, да зачем ты мамкаешь! — опять вполголоса упрекнула Поля. — Сама заставляй, да построже!

Но Вовка все же взялся стучать. Они со снохой уже подходили к концу огорода. На душе у Поли стало совсем хорошо оттого, что все были при деле.