Повесть о "разделённой любви"

Единственное земное чудо, которое могла подарить ей судьба, — встреча с внуком. Ясноглазый рыцарь и сын ушли навсегда. В 1943 году дом по Рейнбабен-аллее в Берлине, где жили Эмиль с сыном, разрушила бомба. При расчистке завалов Эмиль был тяжко изувечен… (О чём Катя, — рухнув на чьи-то руки, — узнала из-записки Густава. Записка почерком его начертана была на открытке с погашенной швейцарской маркою. И, как всегда прежде, с изображением их старинного альпийского гнезда. Обнаружена она была ею уже поздним вечером в преподнесенном кем-то из поклонников пакете с букетиком кроваво красных роз) …

Много лет назад открытку с тем же гнездом, только в ином ракурсе и на фоне иного задника, — и тоже с погашенной маркой той же страны, — нашла она в огромном букетище роз. Чайных тогда, любимых. Поднес его старинный поклонник — непременный участник знаменитых её «четвергов» Шапошников Борис Михайлович… И она — замирая от ужаса — прочла почерком Густава начертанное (иным словом не назвать не сравнимого ни с чем каллиграфического написания текста заправским генштабовским топографом!) предупреждение… о предстоявшем появлении у неё в Большом… Эмиля!.. Такие вот взрывоподобные приветы от её дорогих…

…После этой анонимной почти (почти, потому что руку Густава-разведчика – она это знала — подделать было невозможно) вести об увечье любимого единственного сына, и все будущие муки его, Катерине предстояли пережить с ним вместе. Только в непреодолимой дали от него. И те же семь непередаваемо мучительных для обоих лет. С госпиталями, клиниками, реанимациями…

И смертью его в 1950 году — за месяц до кончины Густава. Мужа… Несомненно, Бог (или, Сам Сатана), были не раз потревожены и востребованы несчастной матерью и женою, чтобы напомнить Сферам о необходимости исполнить проклятие её.

Человек я не злой. Сам вынес не мало. Но то, что пришлось пережить тётке моей – блистательной и «благополучной» — не пожелаю, и её палачу…

51. Карл в Москве

В августе 1957 года Карл решился, наконец, приехать в Россию. В первый и последний раз встретился он со своей московской бабушкой Екатериной Васильевной Гельцер. В то время меня в столице не было. С февраля «загорал» в новой ссылке — в Горном Алтае. Причиной ее была моя, и моего лагерного друга Ивана Алексахина, попытка возбудить уголовное дело по преступлению 1943 года на Волге — «Бакинском этапе». Тогда «разгрузка» этапа заключёнными, — доведенными зрелищем содержимого танков и чудовищным запахом его до умопомрачения, до сумасшествия, — окончилась бунтом. Бунт — яростной, звериной по существу, схваткой-сшибкой несчастных зэков с несчастным же лагерным конвоем. Схватка — само собою — остервенелой резней зэками-уголовниками не менее ошалевших от увиденного захваченных ими вертухаев… Прибыли части НКВД — каратели. От их неделю длившейся изуверской расправы мы, несколько оставшихся в живых, работяг из моей кессонной бригады, ушли обратно в ледяную реку. И, — теряя истощённых товарищей, которым помочь сами были уже не в состоянии, — чудом, по якорной цепи, заползли на «свою» баржу. Обнаружили нас разведчики упомянутого выше десанта морской пехоты Волжской военной флотилии. Они перенесли меня, со всё ещё живыми товарищами на свое бронесудно. Оживили. Привели в божеский вид. Отпоили (есть нам – голодавшим 11 дней — нельзя было!). И одев в чистые робы, разнесли по койкам-гамакам, по-братски накрыв одеялами. Обыкновенные «простые советские люди»! Те самые, — той же породы, той же порушенной веры и «воспитания» того же. Которые только что, травимые такими же командирами, неизвестно из-за чего косили нас безжалостно автоматными очередями, «зайдясь» в зверином азарте убийства. Насмерть «бились» с нами, погибая толпами под заточками и перьями урок. И снова азартно, — «поняв» что верх — ИХ, — убивали подряд всех ещё оставшихся в живых … Позднее, прокуратура флотилии, — тоже, будто с иной планеты свалившись, — сняв показания, этапировала нашу группу напрямую в Арктику. И, — спасая окончательно и наверняка, — «потеряла по дороге где-то». Тем увела от расстрела, к которому мы все должны были заочно – такими же «людьми» — приговорены...

…И вот теперь – годы спустя — мы с Иваном Павловичем Алексахиным, по несвойственной обоим, наивности, — приняв ХХ-й съезд компартии чуть ли не за светлое начало новой русской демократии, — решились. И попытались возбудить уголовное дело «...по факту массового изуверского убийства солдат-штрафников отстоявших Сталинград, — удушением их и голодом, — в танках нефтеналивных барж...». Попытка обошлась Алексахину инсультом. Мне с семьёй новой ссылкой. И обиднейшей невозможностью встретиться с Карлом, гостившим у своей московской бабушки Катерины. А ведь добрую часть времени он успел провести и в доме моих стариков на Разгуляе. Встречи с ними, — с ними именно, — были для Карла особенно интересны и дороги.

52. Старики