Повесть о Сашке

— Его прислали из штаба партизанского движения, документы у него в порядке. А я его арестую и скажу, что девочка считает, что он похож на шпиона? Да он меня просто высмеет.

— Так вы мне не верите?

— Нет, почему же, верю. Думаю, что ты искренне хочешь нам помочь. Но, ты же сама не уверена.

— Почему это, не я уверена?

— Ты же сама сказала «кажется, я знаю мужчину». Правильно?

— Вроде так.

— Вот видишь, а что в народе говорят надо делать, когда кажутся черти, шпионы и другая нечисть?

— Не знаю.

— Люди крестятся, — засмеялся Вольский.

От этой шутки Сашка вся вспыхнула от гнева. Глаза ее сверкнули и она сказала:

— Я к вам с серьезными вещами, а вы ведете себя как дурак.

Вольский не подал и вида, что девочка его задела и спокойно произнес:

— Может я умом действительно не вышел, но не забывай, девочка, я пока еще твой командир.

— Извините, конечно, но надо же, что-то делать?

— Вот ты и делай. Собирай улики. Наблюдай за ним потихонечку и мне докладывай.

— Что? И это все?

— На данный момент все. А теперь, боец Александра, свободна.

Сашка хотела возразить, но сдержалась. Повернулась и вышла. У выхода она столкнулась с лейтенантом, которого она привела недавно в отряд. Лейтенант шел вместе с Юркой. Парнишка хотел ей что-то сказать, но Сашка была сердита и не откликнулась его на попытку заговорить с ней.

Лейтенант расправил гимнастерку и один вошел в землянку к Вольскому:

— Товарищ командир разрешите обратиться, — сказал лейтенант.

— Обращайтесь.

— Хочу доложить, что мною задержан потенциально вредный элемент.

— Какой такой элемент?

— Потенциально вредный, возможно враг советской власти.

— Враг советской власти и подозрительный элемент это я, — сказал вошедший следом за лейтенантом Юрка.

— Да вы что тут с ума все посходили? У вас всех болезненная шпиономания.

— Никак нет, товарищ командир. Вы послушайте, какую песню исполняет этот с позволения сказать, боец партизанского отряда.

— Какую песню? Мне здесь еще только концерта народных инструментов не хватает.

— А вы послушайте и сразу все поймете.

— Ну что, играть или нет? — спросил Юрка, доставая из-за спины гитару и присаживаясь на нары.

— Ладно, играй, — согласился Вольский.

Юрка запел:

Отец мой Ленин, мать Надежда Крупская,

А старый дядюшка, Калинин Михаил.

Когда мы жили все в Москве на Красной Площади,

К нам в гости часто дядя заходил.

Отец мой умер, а мать моя скончалась,

И старый дедушка не долго прочихал.

А мне статья с ужасным номером досталася,

Я с нею Север весь до корки проканал.

По той статье сидели люди разные,

И я средь них мальчоночкой попал.

Болота, топи, окружали нас, заразные,

И каждый день один десяток умирал.

Вольский жестом остановил исполнение песни и сказал:

— Все концерт по заявкам радиослушателей закончился, пора расходиться.

— Нет, товарищ Вольский вы дальше послушайте.

— Что там и дальше блатная романтика?

— Нет там уже явная антисоветчина.

Юрка усмехнулся.

— Что боишься? Давай пой, — обратился лейтенант к Юрке.

— Ничего я уже не боюсь, — сказал парень, перебирая лады и запел:

Встречал я многих, там, отца друзей, приятелей,

Сидели все они по этой же статье.

За то, что не было средь них, тогда предателей,

Не поддались они ужасной клевете.

Ах, если б слышал мой отец все их истории,

И до, чего Россию довели,

Как извращали все его теории,

Как сына губят на краю земли.

— Ну, вот слышали? Явная клевета на советскую власть и лично на товарища Сталина, — взвился лейтенант.

— Ты мне, лейтенант, Сталина не трогай. И лично я, никакой антисоветчины здесь не вижу.

— Что же это тогда, товарищ командир?

— Есть дурацкая песня, неизвестно кем придуманная и глупый мальчишка, который эту песню решил спеть, чтобы покрасоваться.

— И это все? Можно я для разъяснения этого вопроса к комиссару отряда обращусь?

— Для чего это?

— Он кадровый военный, принципиальный большевик, я думаю, на этот вопрос у него будет другая точка зрения.

— Нет тут никакого вопроса.

— Я думаю, что есть. Разрешите написать по этому делу рапорт?

— Эко ты миленок загнул, рапорта вздумал писать. Ты делом докажи, чего ты стоишь, а не бумажками. Тогда к твоим словам и другое отношение будет.

— Я с немцами сражался, я офицер — в танке горел, контужен был.

— То, что ты дал свой танк подбить, и тебя взрывом оглушило, это не заслуги. И то, что ты в окружении был вовсе не плюс тебе. Тебе Родина доверила боевую машину и экипаж, а ты все это мягко говоря — потерял. А теперь хочешь бумажками доказать, что ты лучше этого мальчишки.

— Вот вы как заговорили?

— А что как ты, так и я. Грехи искать у людей легко. А вот ответь мне на простой вопрос, сколько немцев ты лично убил?

— Не знаю, но, наверное, когда мы по немецким окопам из орудия утюжили, немало.

— Значит в рукопашном бою, один на один тебе никого убивать не пришлось. Так?

Лейтенант промолчала.

Вольский указал на Юрку и сказал:

— А этот парень троих фрицев, лично уложил.

Юрка самодовольно усмехнулся и сказал:

— Вообще-то, товарищ командир, вы ошибаетесь, не троих, а пятерых.

— А тебе, лишенец, я слова не давал, — оборвал его Вольский.

И обращаясь к лейтенанту, добавил:

— И вчера секретную карту он у немецкого офицера добыл.