Повесть о Сегри и Абенсеррахах

Про рассказанные здесь события был сочинен романс, ныне он снова в моде, и гласит он следующее:

Альбаяльд, могучий рыцарь,
Побежден магистром смелым.
Три зияют страшных раны
В Альбаяльда сильном теле.
И в глубоких лужах крови
Бьется он в тоске предсмертной.
Но внезапно боль утихла.
К небесам глаза подъемлет,
Пересохшими губами
Еле внятно рыцарь шепчет:
– Иисус, благой, сладчайший.
Мне пошли свое прощенье!
За минуты смертной муки
Ты сподобь меня блаженства.
Мой язык направь к молитве
В этот жизни миг последний:
Сатана б не ухитрился
Ввергнуть душу в искушенье.
Звезд враждебных злая сила!
Ты, жестокий, черный жребий!
О, мой Муса благородный,
Для чего тебе не верил!
Если б внял твоим словам я,
Избежал бы ныне смерти!
Раз вручил Иисусу душу –
Не страшна мне гибель тела.
Пусть Христа благие руки
Вознесут ее в небесный
Тот чертог, что христианам
Им от века был обещан.
Муса добрый, внемли просьбе,
Обращенной в час последний:
Под сосною здесь зеленой
Прах предай мой погребенью;
На моем надгробном камне
Напиши причину смерти,
Возвратившись же в Гранаду,
Королю про все поведай.
Расскажи, как пал я в битве,
Как Христа обрел пред смертью,
Как корана ложь рассеял
Правой веры ясный светоч.

Благородный Муса с большим вниманием выслушал слова новообращенного христианина и такое почувствовал сострадание, что не смог Удержаться от слез, вспомнив про доблесть умиравшего рыцаря и про великие победы, одержанные им над христианами, богатства, оставляемые им, блеск, отвагу и мощь его личности, большое уважение, которым он пользовался… И видеть его теперь так серьезно раненным, распростертым на жесткой земле, утонувшим в собственной крови, – и ничем не быть в состоянии ему помочь! Муса хотел заговорить, чтобы утешить его, но в этом не было необходимости, ибо тот уже отходил. Муса увидел, как доблестный рыцарь-христианин осенил крестным знамением свой лоб и уста и, соединив руки у себя на груди, сложив пальцы крестом, отдал душу ее творцу.

Когда добрый Муса увидел глаза его закатившимися, зубы сжатыми и лицо побледневшим, он убедился, что тот умер, и, не сдерживая себя более, дал полный исход своим слезам и разразился тысячею стенаний над телом христианского рыцаря; и он долго не мог утешиться, так как Альбаяльд был его хорошим другом. Но видя, что слезами и скорбью не помочь, он перестал плакать и стал помышлять о том, как в этом пустынном месте предать тело погребению, что было довольно трудно. Бог помог ему в крайности, дабы был погребен христианский рыцарь и не осталось тело его среди пустынного поля в добычу птицам. И случилось, что в это время четверо поселян отправились за дровами в Сьерру-Эльвиру, захватив с собой топоры для рубки и заступы для выворачивания корней. Муса, увидев это, очень обрадовался и позвал их; они подошли, и Муса им сказал:

– Друзья мои! Ради вашей ко мне любви помогите мне похоронить тело этого рыцаря, здесь умершего! Аллах воздаст вам за это.

Крестьяне ответили, что исполнят это очень охотно. Муса указал им тогда место у самого подножья сосны, где нужно было вырыть могилу, и крестьяне выполнили это тщательно. Затем они сняли с мертвого рыцаря марлоту и плащ, сняли с него латы, так плохо защитившие его от копья и меча магистра. Затем они снова надели на него марлоту и плащ поверх золототканой рубашки и похоронили его, причем добрый Муса не переставал проливать слезы. После погребения крестьяне, устрашенные видом глубоких и смертельных ран рыцаря, ушли. Муса достал из своего дорожного мешка письменный прибор и бумагу, которые он всегда носил при себе, так как был человеком любознательным, готовым записывать все интересное, что могло ему встретиться. Он написал и прикрепил к самому стволу сосны эпитафию, гласившую следующее: