Повесть о Сегри и Абенсеррахах

С этими словами он соскочил с коня, подвесил свою адаргу на ветвь сосны, прислонил к ней копье и, подойдя к четырем рыцарям, сел вместе с ними.

О, благородные рыцари! Хотя и разной веры, и враги между собой, явившиеся сюда сражаться и убивать друг друга, они мирно беседовали, точно были друзьями [60]!… Никогда еще здесь не соединялось вместе подобных пяти рыцарей.

Благородный Муса сел рядом с добрым магистром и заговорил так:

– Я был бы очень счастлив, доблестные рыцари, если бы вы отказались от условленного боя, ибо он не приведет ни к чему иному, как к смерти одного из вас или вас обоих. Нет причин, вынуждающих вас сразиться. Я счел бы за великое зло смерть таких двух рыцарей, и вот причина моего поспешного сюда прибытия. Я прошу у вас этого, как милости, прошу и умоляю, главным образом сеньора магистра. Мне хотелось бы, чтобы мое прибытие не оказалось напрасным.

На этом благородный Муса закончил свои доводы, на которые доблестный магистр ответил следующим образом:

– Поистине, благородный Муса, я со своей стороны рад оказать вам эту небольшую услугу, ибо в тот самый день, как мы с вами подружились, я обещал вам делать для вас все, что только в моих силах. И если Альбаяльд согласен отказаться от вызова, я не буду настаивать на поединке, хотя и знаю, что это будет мне вменено как недостаток.

– Великая вам благодарность, сеньор магистр, – ответил Муса, – я ждал не меньшего от столь благородного рыцаря.

И, повернувшись к Альбаяльду, он спросил его:

– А вы, сеньор Альбаяльд, согласны ли оказать мне милость и оставить это дело?

– Сеньор Муса! Я вижу у себя перед глазами кровь двоюродного брата моего, пролитую острым мечом находящегося здесь магистра. Уже это одно обязывает меня не отступаться от боя, хотя бы меня в нем ожидала смерть. Если я паду от руки магистра, – славен будет мой конец, если же выйдет, что я убью его, – вся слава достанется мне. И в сказанном мною останусь тверд и непреклонен навеки.

Воинственному дон Мануэлю Понсе де Леон не нравились столь длинные речи, и он сказал:

– Сеньоры рыцари! Я не понимаю, для чего искать средств для умиротворения гнева сеньора Альбаяльда?… Он хочет отомстить за смерть своего двоюродного брата, – незачем откладывать мести, им желаемой. Для этого они оба и явились; бой должен кончиться смертью одного из них или их обоих. Мы же с сеньором Алабесом прибыли окончить начатый нами некогда поединок. И раз сегодня дело подошло к бою, давайте же сражаться, и пусть каждый из нас выполнит обещанный долг.

– Клянусь Магометом, – воскликнул Алабес, – это хорошо сказано! Муса будет дружкой всех четырех [61]. Не будем же больше терять времени и откладывать. Пусть дела сменяют слова. Хорошо бы только сначала исполнить одну вещь: дон Мануэль должен отдать мне находящегося у него моего коня и взять в свою очередь своего, который у меня, а потом возьмемся за оружие. И да благословит нас Магомет!

– На этот раз конь у меня не останется, – сказал дон Мануэль. – Я согласен: давайте мне моего коня и берите своего, и очень скоро оба они станут принадлежать лишь одному из нас.

Тут все поднялись на ноги, дон Мануэль взял своего доброго коня, а Алабес своего, который радостно заржал, узнавши своего господина. Благородный Муса, увидев, что он ничего не мог поделать в этом случае, сел на коня. То же самое сделали остальные и взяли свои щиты и копья.

О, как красиво выглядели верхом на конях пятеро рыцарей! По щиту магистра шли буквы такого же алого цвета, как и крест, гласившие: «За него умереть готов». По краю щита дона Мануэля шел иной девиз: «За него и за веру».

Mалик и Альбаяльд были одеты в одинаковые синие марлоты и плащи из дамаса с золотой отделкой. На щите Алабеса находились его обычные герб и девиз: на красном поле лиловая лента, а на ленте – полумесяц рогами кверху, над остриями его рогов – красивая золотая корона и девиз: «Моей крови». На щите у Альбаяльда находился на зеленом поле золотой дракон и девиз по-арабски: «Да не тронет меня никто».