Настоятель занимал просторные покои, возведённые недавно в глубине Монастырского двора. Служка проводил Алёшу и, поклонившись, вышел.
— Князь скончался! — сказал игумен, подождав, когда за слугой закроется дверь. — Ещё утром. Вчера лекари вырезали шишку, да поздно. Болезнь уже пошла по жилам в кровь.
— Утром? — переспросил Алёша. — Что же ты медлил, отче?
— Медлил! — сердито отвечал настоятель. — Княгиня, пока не прибудет сын с дружиной, не велела оповещать о смерти князя. К кресту приказала вести бояр, что будут молчать. Ну и мне тоже пришлось крест целовать.
— Ах, отче, отче! — с укоризной проговорил Алёша. — Хоть бы прислал кого, ежели сам не мог! Я тут с утра сижу жду!
— А кого же я пришлю? Служку этого, что ли? Вроде и верный человек, да знаешь, бережёного бог бережёт. Мне моя голова не лишняя. Я старался, как мог. Вот и клятву нарушил, грех взял на душу. Скачи к своему князю. Пусть поспешает. А с горожанами я тут постараюсь уладиться.
…В полях еще бело, но стоит немного подняться солнцу, как с древесных ветвей, с мохнатых сосновых кистей дробно сеется капель, и под деревьями, словно огромные сита, кругами лежит дырчатый снег. Влажно чернеют голые сучья. Ярко синеет небо. А в нем над своими обтрепанными лохматыми гнездами тучами носится воронье.
Великий князь ещё лежит в гробу непохороненный, а к стольному уже спешат оспаривающие Великокняжеский стол соперники.
Алёша скакал рядом с князем конь о конь. Для скорости порешили идти налегке с одной только дружиной, без обоза, в котором при дальних переходах обычно вслед за войском везут тяжелые доспехи конников, шитые в несколько слоев хлопчатые тегеляи, которые простым пешим ратникам служат вместо кольчуг, каменные ядра и пращи, шатры, да котлы, да прочее снаряжение. Главное, успеть в стольный раньше княжича, раньше всех прочих. Прорваться. А там уже можно и дожидаться за стенами, пока подойдет с остальной частью дружины и с обозом брат и союзник князя.
Дружина невелика, зато снаряжена отменно. Всадники все, как один, в крепких пластинчатых шлемах со спускающимися до плеч кольчужными сетками. Из таких же мелких колец искусной работы брони, надетые поверх меховых телогрей короткого ворса. Щиты круглые, легкие, принятые у половецких конников. И оружие тоже — ударные копья, а вместо отчих русских мечей кривые половецкие сабли.
С восходом солнца засветился заиндевелый лес, словно на каждой сосне вспыхнули несчетные свечи. Сверкали шлемы и латы дружинников. Казалось, на них перекинулся огонь из охваченного буйным пламенем леса. Зеркально блестела накатанная дорога. И кони шли легко и весело, и люди ехали, веселясь, будто не ждала их впереди сеча, а может, и смерть. Алеша думал: «Стольный Киев, прекрасный златоглавый город над широким Днепром. Кто там сядет на Киевском престоле и удержится, отпихнув других, тот и будет Великим князем — старшим над княжеской братией. Будет вершить большие дела, раздавать, приманивая сторонников, волости, земли, города, где за крепостными стенами княжеские дворцы и боярские терема, людные улицы с мастерскими ремесленников, купеческими лавками, срубленные из дерева и воздвигнутые из камня невиданной красоты храмы, разноязыкие рыночные площади, собирающие торговых гостей со всего света». Князь, скакавший рядом с Алёшей, думал о том же. Ах, Киев, Киев! Мчатся к тебе со всех сторон братья, дядья, племянники… Каждый с мечом в руках, с дружиной. Своими силами не одолеет, призовет на подмогу степняков, исконных врагов Руси. Пусть жгут, пусть грабят, пусть уводят в полон своих же братьев христиан, пусть торгуют ими на рынках всего света — только бы подсобили. И он тоже грешен. Приманивал половцев, улещал, как мог, кумился, роднился… А что делать? Грех не по лесу ходит, а по людям. Не ты, так другой. Так лучше пусть с тобой заодно, а не супротив идут их алчные орды. Вот и теперь подсобили сваты-половчане: и кони под дружинниками — половецкие, и сабли в руках — ихние. И сами прибудут на кровавый пир вместе с братним полком.
Скачут… скачут… скачут…
Без устали. Вперед. К стольному Киеву.
И вот уже Золотые ворота. Быстро смяв стражу, всадники врываются в город. На улицах безлюдно. Жители прячутся по домам, будто и дела нет им до того, чьи это кони грохочут копытами по мостовой. Что один взберётся на стол, что другой — не всё ли равно. И только на площади перед княжеским дворцом встречают князя с дружиной хлебом-солью знатные городские мужи с епископом во главе. Ведут во дворец, в большой парадный зал. Горят свечи в светильниках. Сверкают золото, боярские кафтаны, ряса епископа, крест в его руках. Один за другим подходят и целуют крест, присягая на верность. И князь тоже подходит к кресту, клянется защищать и беречь стольный, Русскую землю, княжить по доброму согласию с городом. Свершилось! Он посажен на стол, как и положено по обычаю. Да здравствует Великий князь!