Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую

Крылатая фраза вертится, как двухцветный пропеллер на бумажной детской вертушке. Не знаешь, как и сказать — «капризен случай Истории» или «случаен её каприз». Читаем добросовестный перечень потерь, которые причинили князю его противники. Подсчитаны сожжённые стога хлеба, угнанные табуны коней, пропавшие бочки мёда и корчажки вина… Каким образом попал этот «бухгалтерский отчет» об уроне, понесённом княжеским хозяйством, рядом с которым промелькнуло сообщение о Москве, в летописный свод? Это нам неизвестно. Но если бы не записки спутника Святослава, сопровождавшего своего князя в поездке, мы бы, наверное, не узнали, что Москва уже существовала в то время, что была она красным, то есть красивым, селом, которое полюбилось Юрию. Обратил своё внимание на это село суздальский князь, конечно, не только из-за его красоты. Такой расчетливый и дальновидный властитель, как Юрий Долгорукий, прекрасно понимал, что село, стоящее на пограничье его суздальских владений с черниговскими и рязанскими землями — отличный опорный пункт. Не зря, овладев приглянувшимся ему селом, он тотчас принялся возводить вокруг него кремль — укрепления. Через десять лет Москва, как известно, была уже обнесена высокими деревянными стенами, окружена рвами, как и полагается крепости. Но автор записок упоминает о месте встречи своего князя с Юрием — селе Москов — мимоходом. Так и кажется, что он был бы более доволен, если бы Юрий пригласил новгород-северского князя к себе в Суздаль. Позвал в село Москва — что ж, и на том спасибо.

Кто же он — сам автор записок? Читая его простодушные сетования, мы видим, что он искренне огорчен бедами своего князя. Но больше всего возмущен и разгневан он тем, что противники Святослава посмели разграбить, «облупить», как он выражается, церковь. Можно думать, что он из духовенства — священник или монах. Но кем бы он ни был, остается только, хоть и с опозданием на несколько веков, поблагодарить пребывающего в безвестности спутника Святослава, который как бы прислал нам первую весточку из Москвы. Записки его остались в веках как первое упоминание о будущей столице нашей Родины. И когда заводят речь о начале Москвы, вспоминают и Святослава, его приезд на встречу со своим властительным союзником Юрием Долгоруким, основателем Москвы. Вот, пожалуй и все, чем прославился этот не очень удачливый князь, один из многих — и снискавших своими делами себе славу и ничем не примечательных — князей, носивших это любимое на Руси гордое и звонкое имя.

Пребыванием в гостях у Юрия Святослав, по-видимому, остался доволен. Спутник его сообщает, что в честь приезда гостя хозяин устроил пир, продолжавшийся четыре дня. С гордостью упоминает он о дарах, которые Святослав привёз своему союзнику и покровителю.

Интересно, обрадовался привезенным дарам Юрий? Не правда ли, ничего себе подарочек — этот самый пардус — зверь, похожий и на собаку и на кошку! Впрочем… был ли зверь? Один историк, с которым я завела разговор об этом, сказал: «Летописец упоминает пардуса в числе прочих даров. Скорее всего, это просто был мех. В ту пору было принято дарить меха». Может, это так и есть. И вёз княжич Олег вовсе не живого пардуса, а шкуру. Но мне не хочется так думать. Да и потом, кажется мне всё же, что зверь был! Был живой зверь! Подумаешь, шкура! Эка невидаль для русских людей, торговавших в ту пору мехами чуть ли не со всем светом. Белка, соболь, бобер, горностай… не говоря уже о других мехах. Нет, мне думается, не стал бы летописец выделять в числе прочих даров эту шкуру, даже если бы и привезли её Юрию в подарок. А вот живой зверь был диковиной, которую он счел нужным отметить. И ещё: на одной из старинных фресок, сохранившихся с тех времен, в киевской Софии, изображена сцена княжеской охоты. В погоне за волком скачет на коне охотник с копьем в руках, а впереди него, как собака, бежит поджарый зверь с гибкой кошачьей спиной. Он очень похож на нашего пардуса.

И теперь, когда случается мне проходить или проезжать по Каменному мосту, я невольно представляю себе синий весенний день, потемневший с проталинами лед на Москве-реке, золотоногий сосновый бор, от которого и произошло, вероятно, название самой старой въездной башни Кремля — Боровицкие ворота. На этом месте и возводились тогда первые укрепления Москвы.

…Летела под плотницкими топорами щепа, вставал над валом острозубый частокол, поднималась ввысь бревенчатая башня с бойницами… А примерно оттуда, с той стороны, где возвышается теперь каменный клуб кинотеатра «Ударник», однажды подкатили простые смердьи сани, на которых стояла большая деревянная клеть. Чудной зверь, похожий на кота и на собаку, перепуганный и утомленный быстрой ездой, злобно щуря желтые глаза, заворчал глухо и печально.