Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую

Одни говорили, началось всё потому, что порядку не было. Богат был город Новгород, только не шли ему впрок богатства. Спорили, враждовали меж собой населявшие новгородские земли племена. Мало ли из-за чего может выйти спор. То землю не поделили — кому на какой пашню пахать, то пастбища — где кому скот пасти, то охотничьи угодья. А рассудить, кто прав, кто виноват, некому. У каждого племени свои князья. Как сойдутся, ни первый второго не слушает, ни второй — третьего. И нет над ними старшего. А тем временем на город то и дело нападают враги, разоряют его, грабят, жгут. И опять не могут новгородцы договориться меж собой и дать врагам отпор. Вот тогда будто и отправились новгородские послы за море к варягам звать к себе князя оттуда. Там и увидели Рюрика. Посмотрели: князь боевой, дружина у него сильная и решили — пусть будет старшим. Пусть судит судом праведным, пусть защищает от врагов город, оберегает новгородские земли, торговые пути, по которым плавают купцы. А то, что он варяжского роду, не беда — обживётся.

Так рассказывают одни. А другие говорят по-другому. Будто никто этого Рюрика и не звал вовсе. Просто приплыл он однажды со своей дружиной на длинных ладьях под полосатыми парусами. Сказал: «Видите, сколько воинов у меня? Хотите, я у вас поселюсь и буду охранять и город ваш и земли?» Вот и сел княжить за старшего. Не сразу подчинились новгородцы князю-паходнику. Один раз прогнали его туда, откуда явился. По он второй раз пришел с братьями своими Синеусом и Трувором и с ещё большей дружиной.

А третьих послушаешь, так и вовсе говорят, не было никакого Рюрика. То есть князь по имени Рюрик был. Только в Новгороде никогда не княжил. Как пришёл, срубил крепость-городок на косогоре за ручьем Волховцом, который впадает в Волхов неподалёку от Новгорода, и сидел там до самой своей смерти, не смея носа высунуть.

Нынешний новгородский князь — хилый росток от Рюрикова корня — жил на том же городище в своем дворце. Казалось, бурное кипенье городских страстей не докатывалось сюда через водный рубеж, отделивший княжеский замок от вольного города. Новгородцы, занятые своими делами, приняв на всякий случай к себе князя с его дружиной, словно позабыли о нем. Сытно кормили, щедро поили — чего, мол, ещё надобно? Скучал князь, томилась в безделье дружина. Нельзя сказать, чтобы не имелось у Новгорода недругов. Только давно уже не решался никто напасть на него. Другие города — даже стольный Киев — сколько раз, бывало, и разоряли и жгли. То степняки нагрянут, то свои в междоусобицах луже чужих на части рвут. Но с давних лет никто не мог похвастать, что взял приступом новгородские стены. Часовые на сторожевых его башнях не врага высматривали — просто так, для порядка стояли да поглядывали больше, не занялся где-нибудь пожар, — пожалуй, самый грозный враг города. Иной раз, правда, отправлялись новгородцы под предводительством князя вместе с его дружиной походом куда-нибудь на чудь или на юргу. Возвращались с победой, приводили пленных, пригоняли скот. И опять жизнь шла своим чередом.

Иногда, чтобы размять застоявшихся коней да потешить себя, скакал князь на охоту. По улицам с гиканьем мчались всадники. Ржали кони, лаяли псы. От нечего делать завел князь в охотничьих угодьях для забавы зверинец. Резвились в клетках взятые живьем волчьи и лисьи детеныши. Облезлый медведь, чем-то похожий на лысеющего кряжистого князя, кланялся толпившимся у клеток любопытным, выпрашивая подачки. На лету ловил брошенные ломти хлеба и пироги и с большой охотой выпивал целую братину хмельного меда, которую ему, потехи ради, подносили шутники. Новгородцы любили приходить сюда по праздникам на гулянье с женами и детьми. А еще рассказывают: в здешнем лесу срубил себе избушку один отшельник и поселился здесь вдали от людской суеты, среди зверей. А потом построили здесь монашескую обитель и назвали ее Звериным монастырем. Может, в память об отшельнике, а может — о княжеском зверинце. Но это просто так, к слову. Сейчас же у нас речь о князе, тихо жившем в своем дворце на Рюриковом городище. Но вот туда, за Волховец, зачастили гости. Не простые. Почтенные мужи — самые знатные новгородские бояре. Даже сам архиепископ посетил замок за Волховцом и всю ночь просидел за княжеским столом. Поднимали гости кубки за воинскую доблесть князя, за его дружину и будущие победы. А боярин Ратибор, разгорячась от вин и медов, кричал:

«Пусть князь начнёт, а мы за ним потянем!»

* * *

Но не только в княжеском дворце продолжалось прошлой ночью позднее застолье. В притворе церкви Параскевы Пятницы собрались торговцы мехом. Гречник Викула, каждую весну отправляющий ладьи в Византию, купчина Еремей, ведущий торг с немцами, датчанами, шведами, и прочие владельцы судов и лавок, промышляющие мягкой рухлядью.

— Худион! — громким шепотом проговорил кто-то.

Да. В почтенное это общество пришёл, будто к себе домой, бывший холоп Худион — ныне правая рука господина Садко.

* * *