Повесть о солдатском бушлате

Вообще же воинство Макарова было одето весьма разношёрстно. Кто в свитерах, кто в байковых лыжных костюмах, кто в куртках и брюках. Макаров подумал, что обязательно надо добывать для ребят форму. Всё-таки форма — великое дело. В душе он всегда немного завидовал десантникам и морякам. Нет, он вовсе не хотел променять свою воинскую профессию на профессию моряка или десантника, просто он был убеждён, что радисты тоже заслуживают не менее красивой формы.

Пропустив ребят вперёд, Макаров шёл в хвосте цепочки — отсюда ему были видны все лыжники. Они скользили ещё достаточно бодро, но первая усталость уже давала себя знать.

Всё чаще цепочка растягивалась, разрывалась то в одном, то в другом месте, и тогда первым приходилось замедлять шаг, чтобы дождаться отставших.

А то вдруг совсем остановились двое замыкающих — Дима Иванов и Лёня Беленький. Оказывается, их внимание привлекла палка, торчавшая из снега. На ней, точно шляпка, красовалась жестяная ржавая банка. Вокруг всё было так пустынно и голо, что эта палка, неизвестно когда и кем воткнутая в снег, невольно приковывала к себе взгляд. Наверно, кто-то кружил здесь в метель и оставил эту веху как ориентир, чтобы не заблудиться. А уже другой прохожий, забавы ради, повесил на неё консервную банку. А может быть, просто неудачливые охотники состязались здесь в меткости…

И сейчас Дима Иванов и Лёня Беленький целились в эту банку из своих деревянных автоматов.

— Бах! Я уже попал! — закричал Лёня.

— Ну да! Попадёшь ты отсюда, как же! Отсюда и пуля не долетит!

— Почему это не долетит? Долетит!

— А я говорю — не долетит!

— А я говорю — долетит! Много ты понимаешь!

В их голосах уже сквозило раздражение, и это тоже был первый признак усталости.

— Стоп! — сказал Макаров. — Я понимаю, конечно, что консервная банка заслуживает небольшой дискуссии, но так мы с вами и до ночи не доберёмся…

— Станислав Михайлович, а вы бы…

— Шагом марш! — прикрикнул Макаров. — Разговоры отставить!

Они послушно двинулись догонять остальных, и Макаров, идя вслед за ними, слышал, как они еще спорили на ходу.

— Ещё бы Станислав Михайлович не попал! — говорил Лёня. — Он знаешь как стреляет!

Макаров усмехнулся.

«Знаешь как стреляет!..» А этот Лёня Беленький никогда и не видел, как он стреляет…

4

Он должен был быть самым метким, раз уж оказался их пионервожатым. И самым сильным. И самым быстрым. И самым смелым. Так считали его ребята.

А он был самым обыкновенным солдатом.

Стрелял он иногда лучше, иногда хуже — одним словом, вполне прилично, но отличным стрелком никогда не был. На лыжах ходить умел и любил, во время лыжных соревнований на финише появлялся не последним, но и не первым, а так, где-то в серединке. И бегал он тоже неплохо, но были в роте бегуны и получше.

А ребятам непременно хотелось, чтобы он был чемпионом, рекордсменом. Не меньше. С меньшим они никак не желали мириться. Они не говорили об этом, но он это чувствовал. А главное, Макарову и самому теперь хотелось быть самым метким, самым сильным и самым быстрым! Даже старшина роты изумлялся: что это он так зачастил к спортивным снарядам! Раньше-то Макаров довольно равнодушно относился к своим спортивным успехам и неудачам — четвёрочка обеспечена, и ладно. Он был отличным радистом, мастером своего дела, и только это было для него по-настоящему важно. И когда он первый раз привел ребят на экскурсию — нет, не на экскурсию, это слово ему не нравилось, — привёл в гости в военный городок, он первым делом потащил их к радиостанциям.

Здесь было настоящее царство аппаратуры. Даже воздух был особым — так, по крайней мере, казалось Макарову, — и он дал ребятам вволю подышать этим воздухом.

Он показал, как включается, как настраивается радиостанция. Сам Макаров особенно любил этот момент, — когда вспыхивают на панелях сигнальные лампочки и живое тепло начинает осторожно проступать сквозь стенки аппаратуры.

Он показал ребятам, как входят в связь, как осуществляется приём и передача, и отстучал на ключе с изящной небрежностью короткую радиограмму, а потом разрешил всем по очереди надеть наушники и послушать далекий, прорывающийся сквозь таинственные шорохи треск и писк морзянки. Он ревниво следил за выражением лиц ребят и радовался, когда ловил в их глазах восхищение и заинтересованность.

— А мой брат рассказывал: у них там всякой аппаратуры навалом! — сказал Борька Терёхин. — За день не обойдёшь. Моему брату предлагали стать радистом. А он отказался. На что ему, правда? Ракетчиком лучше. А ещё он рассказывал…

Всегда он выскакивал со своим братом-ракетчиком, кстати и некстати. Стоило Макарову сказать, что он и его товарищи собираются по тревоге за сорок пять секунд, как тут же оказывалось, что Борькин брат-ракетчик собирается всего за полминуты. Стоило рассказать ребятам про марш-бросок на тридцать километров, как моментально выяснялось, что Борькин брат-ракетчик однажды бежал восемьдесят. Стоило упомянуть, что Макаров как-то стоял на посту в сорокаградусный мороз, как температура в тех краях, где служил брат-ракетчик, немедленно опускалась до минус сорока пяти…