Повесть о старых женщинах

Лавка Бейнса, для создания которой пришлось соединить три дома, находилась в нижней части Площади. Она занимала примерно одну треть южной стороны Площади, на остальной части южной стороны помещались магазин аптекарских товаров Кричлоу, лавка суконщика и Ганноверские винные погреба. (Название «Погреба» было на Площади излюбленным синонимом слова «харчевня». Только два трактира грубо именовались харчевнями, остальные же были «погребами»). Лавка Бейнса представляла собой составное трехэтажное здание из темно-красного кирпича с выступом на фасаде, над и под которым тянулись два ряда небольших окон. На каждом подоконнике лежал валик из красной материи, набитый опилками для защиты от сквозняков, на каждом окошке висела короткая незатейливая белая занавеска. Шторой было завешено только окно гостиной на втором этаже, выходившее на угол Площади и Кинг-стрит. Одно окно на третьем этаже отличалось тем, что на нем не было ни занавески, ни валика, и оно было очень грязным. Оно принадлежало комнате, которой никто не пользовался, к ней вела отдельная лестница, упиравшаяся во всегда запертую дверь. Констанция и Софья долгое время ожидали, что из этой таинственной комнаты, смежной с их спальной, появится нечто сверхъестественное. Но их постигло разочарование: никакой позорной тайны, кроме бездарности архитектора, соединившего три дома в один, там не хранилось; это была просто пустая, ничья комната. Громоздкая передняя часть дома выходила на Кинг-стрит, в ней позади мастерской укрылась нижняя гостиная с большим окном, из которой по двум ступенькам можно было выйти прямо на улицу. Странной особенностью лавки было отсутствие вывески. Когда-то давно на ней висела большая вывеска, ее сорвал и сбросил на Площадь памятный всем ураган. Мистер Бейнс решил вывеску не восстанавливать. Он вообще не одобрял «кичливости» (как он выражался) и поэтому даже слышать не хотел о такой штуке, как распродажа. Его ненависть к «кичливости» дошла до того, что он и простую вывеску стал воспринимать как проявление этого порока. Неосведомленным людям, желавшим найти лавку Бейнса, приходилось наводить справки. Для мистера Бейнса возвратить вывеску означало бы не только примириться с нынешним помешательством на неблаговидной саморекламе, но даже участвовать в нем. Подобная сдержанность мистера Бейнса в вопросе о вывеске была воспринята вдумчивыми членами общины как свидетельство того, что уровень принципиальности мистера Бейнса выше, чем они предполагали.

Констанция и Софья были дочерьми этого славного представителя рода человеческого. Других детей у него не было.

II

Они прижались носами к окну мастерской и глядели на Площадь сверху вниз по прямой, насколько это позволял выступающий фасад. Мастерская находилась над отделом дамских шляп и шелковых изделий. А над отделом шерстяных и рубашечных тканей располагались гостиная и спальная родителей. В поисках модных товаров нужно было подняться по винтовой лестнице, и вы, еще не добравшись до верхней ступеньки, уже видели просторную комнату, вдоль окна и одной стены которой тянулся прилавок красного дерева, на полу лежал желтый линолеум, стояло множество картонок, великолепное псише и два стула. Из-за того что подоконник был ниже прилавка, между оконным стеклом и задней стороной прилавка образовалась щель, в которой вечно исчезали столь важные предметы, как ножницы, карандаши, мел и искусственные цветы — еще одно свидетельство бездарности архитектора.

Прижаться носами к окну можно было, только встав коленями на прилавок, что девушки и сделали. У Констанции носик был очень мило вздернут, у Софьи же был изящный римский нос; она была очень хороша собой — красива и изящна. Обе они сильно походили на скаковых лошадок, трепещущих от полноты нежных и буйных жизненных сил, в них бурно, колдовски играла кровь, они были невинны, хитры, лукавы, чопорны, сентиментальны, невежественны и удивительно мудры. Одной было шестнадцать, другой пятнадцать лет. В этом возрасте человек, если он искренен с самим собой, непременно считает, что ему уже нечему учиться, ибо за последние полгода он познал все без остатка.

— Вот она! — воскликнула Софья.