Повесть о старых женщинах

В 1893 году в доме № 4 по Площади св. Луки появился новый и ни на кого не похожий человек. Многие обратили внимание на его появление. Раньше в Берсли ему подобные почти не встречались. Особенно удивлял в нем тот сложный способ, каким он обеспечивал себе безопасность при помощи цепей и цепочек. По его жилету тянулась цепь, ныряющая в петлю без пуговицы. К этому тросу были надежно прикреплены часы, с одной стороны, карандаш в футляре — с другой; кроме того, цепь служила защитой от грабителя, которому вздумалось бы сорвать с него изысканный жилет. Были на нем цепи и подлиннее, находившиеся под жилетом, частично предназначенные быть заслоном от пуль, но, главным образом, существовавшие для того, чтобы их владелец мог вытягивать перочинные ножи, портсигар, коробки спичек и ключи на кольцах из боковых карманов. Значительная часть его подтяжек, иногда различимая при игре в теннис, тоже представляла собой цепь, а верхняя и нижняя запонки соединялись цепочками. Время от времени его можно было встретить прикованным цепью к собаке.

Возможно, это был возврат к средневековому типу? Да, но в то же время и образец сверхсовременной моды! Чисто внешней причиной этого явления послужило то, что несколько лет тому назад самый знаменитый в Берсли мужской портной разрешил своему сыну поступить учеником к лондонскому портному. Отец скончался, а сыну хватило ума вернуться в Берсли и разбогатеть, создав у себя в городе новую моду, одним из самых дешевых, хотя, возможно, и самых бросающихся в глаза атрибутов которой были многочисленные цепочки. До этого знаменательного года, когда молодой портной ввел новую моду, всякая шапка, например, считалась в Берсли шапкой, а всякий воротничок воротничком. Но с упомянутого года шапка перестала быть шапкой, а воротничок воротничком, если они полностью не соответствовали по фасону и материалу неким священным шапкам и воротничкам, которые юный портной хранил в задней комнате своей мастерской. Никто не знал, почему эти священные головные уборы и воротнички священны, но таковыми они были; их святость сохранялась примерно полгода, а потом вдруг, опять же никто не знал почему, их низвергали с трона и предавали забвению, а престол занимали другие. Мода, созданная молодым портным, распространялась не только на головные уборы и воротнички, но и на другие предметы мужского туалета — на все, кроме обуви. К сожалению, портной обувью не торговал и поэтому не навязывал своим ближним мистического взгляда на нее. И это печально, ибо городские сапожники не были так охвачены страстью к созданию новой моды, как портной, и из-за этого модный фасон внезапно обрывался у нижнего края брюк, пошитых портным.

У человека из дома № 4 по Площади св. Луки были сравнительно небольшие и узкие ступни, что давало ему некоторое преимущество перед другими, и поскольку он был наделен какой-то общей, неопределенной привлекательностью, ему удавалось, несмотря на вечно растрепанные волосы, выделяться среди модников. Несомненно, часто видя его у себя, Констанция испытывала за него гордость, и ее взгляд останавливался на нем почти всегда с удовольствием. Он появился в доме до удивления неожиданно, вскоре после того, как Сирил кончил школу и поступил по контракту учеником к главному художнику фирмы «Пил», замечательной старинной мануфактуры, производящей фаянсовую посуду. Вначале присутствие этого мужчины у нее под крышей приводило Констанцию в замешательство, но она быстро привыкла, поняв, что мужчина всегда ведет себя как мужчина и ничего другого ждать от него не следует. По правде говоря, этот мужчина во всем поступал так, как ему заблагорассудится. Родители всегда считали Сирила очень крупным, поэтому можно было предполагать, что этот новый мужчина станет гигантом, но, как ни странно, он вырос стройным юношей ростом чуть повыше среднего. Ни фигурой, ни чертами он не походил на того Сирила, которого заменил. Он более легко и быстро двигался, в нем не осталось и следа прежней неуклюжести, он утерял безграничную любовь Сирила к сладкому, а также отвращение к перчаткам, цирюльникам и мылу. Он был гораздо более мечтательным, чем Сирил, и более занятым. Фактически Констанция встречалась с ним только во время еды. День он проводил в фирме «Пил», а вечера — в Художественной школе. Иногда он задремывал даже во время еды; и хотя он почти не затрагивал этой темы, создавалось впечатление, что он самый занятой человек в Берсли, окутанный делами и заботами, как покрывалом, сквозь которое Констанции проникнуть не удавалось.