Повесть о старых женщинах

— Пойди в мою спальную и приготовься к выходу, детка, — сказала она Констанции. — Софья тоже там, камин разгорелся. Мне нужно кое-что сказать Мэгги. — И она с любезным видом вышла из гостиной.

Мистер Пови взглянул на огонь и на скорчившиеся красные останки карточки. Торговля шла плохо, из-за скверной погоды и войны надвигалась нищета, а он изо всех сил старался сохранить благосостояние лавки, — и вот какова благодарность!

В глазах у Констанции стояли слезы.

— Не обращайте внимания! — тихо сказала она и отправилась наверх.

Все завершилось в одно мгновение.

II

Прихожане Уэслианской методистской церкви, что на Утином береге, составляли многочисленную и влиятельную конгрегацию. Ибо в те времена влиятельные люди не только довольствовались жизнью в городе, где некогда жили их отцы, но, не мечтая о загородных домах и чистом воздухе, довольствовались также верой своих отцов в начало и конец всего. В те времена не существовало ничего не ведомого. Вечные тайны выглядели такими же простыми, как арифметическое сложение; ребенок мог с полной уверенностью сказать вам, где вы будете и что будете делать через миллион лет, а также — что Бог думает о вас. Соответственно, поскольку все мыслили одинаково, они встречались по определенным случаям в определенных местах, чтобы выразить присущие всем единые мысли. А в Уэслианской методистской церкви, например, собиралась не скудная горстка людей, с тревогой сознающая, как это бывает теперь, что составляет меньшинство, а величественное и полное собственного достоинства большинство, глубоко уверенное в своей правоте и благопристойности.

Священник с причтом на великолепной кафедре красного дерева преклонили колена и закрыли руками лица; позади же них, в так называемом «оркестре» (хотя в течение десятилетий там не звучал ни один инструмент, кроме органа), преклонял колена и закрывал лица хор, а в богато украшенной галерее и внизу, в приделах, многочисленные ряды свободных телом и душой людей преклоняли колена у скамей с высокими спинками и прикрывали свои лица. Перед ними в напряженной долгой тишине реял отчетливый образ Иеговы на троне, Господа Бога лет шестидесяти, в усах и бороде, с неопределенным выражением лица, по которому нельзя было судить, потребует ли он дальнейшего кровопролития или нет; этого Бога без крыльев окружали белокрылые создания, с песнопениями носившиеся туда и сюда, а вдалеке виднелось отвратительное чудовище с раздвоенными копытами и хвостом, очень опасное, жестокое и наглое, которое могло благополучно существовать в окружении раскаленных угольев и испытывало злобную и безграничную радость, заманив вас лестью и лживым притворством в это же пекло, но вы, конечно, были слишком разумны, чтобы попасться на удочку его нечестивых соблазнов. Один раз в году во время обедни вы таким образом преклоняли колена в течение десяти минут по часам и, предавшись размышлениям, убеждали себя, что слишком разумны, чтобы попасться на удочку его нечестивых соблазнов. Этот час был очень торжественным, самым торжественным из всех.

Странно, что находятся бессмертные души, опрометчиво размышляющие в такой час о мирских делах! Однако среди собрания прихожан, несомненно, были таковые; вероятно, многим из них образ божий, даже если и представлялся отчетливым, казался неспокойным и мимолетным. К этим прихожанам относились и сидевшие на скамье, которая принадлежала семье Бейнс. Кто бы мог предположить, что мистер Пови, новообращенный из первометодистов^{23} с Кинг-стрит в Уэслианский методизм^{24} с храмом на Утином береге, сосредоточенно думает о карточках для витрин и о несправедливости женщин, а не о своих отношениях с Иеговой и хвостатым чудовищем? Кто бы мог предположить, что Констанция с ее кроткими глазами, образец дочерней любви, подвергая опасности свое вечное спасение, дарит улыбку хвостатому чудовищу, которое, спрятав хвост, обернулось мистером Пови? Кто бы мог предположить, что миссис Бейнс размышляет не о том, что полная власть над ней должна принадлежать Иегове, а не хвостатому чудовищу, но о том, что лишь она сама, а не мистер Пови, должна обладать полной властью в своем доме и лавке? Внешнее благополучие сидевших на этой скамье было ложным. (Столь же обманчивая картина была и на других скамьях.)