Повесть о старых женщинах

Затем он рассказал о своей схватке с грабителями, которая, однако, тянулась недолго, потому что у противников не хватило отваги. Он поскользнулся и ударился локтем о край тротуара, мог бы сломать локоть, если бы не толстый слой снега. Нет, теперь ему не больно, наверное, это просто ушиб. Ему повезло, что злодеи не одолели его, ведь у него в записной книжке лежала крупная сумма в векселях — оплаченные счета! Он не раз думал, как было бы прекрасно, если бы торговые представители разъезжали в сопровождении собак, особенно зимой. Нет ничего лучше собаки.

— Вы любите собак? — спросил мистер Пови, который давно лелеял тайную, но неосуществимую мечту завести собаку.

— Да, — ответил мистер Скейлз, повернувшись к мистеру Пови.

— И у вас есть собака? — спросил мистер Пови.

— У меня фокстерьер — сука, — ответил мистер Скейлз, — она получила первый приз в Натсфорде^{27}, но теперь стареет.

Упоминание пола в этой комнате прозвучало как гром среди ясного неба. Мистер Пови, человек светский, сделал вид, что ничего не произошло, трепещущие локоны миссис Бейнс явно возражали против излишней грубости. Констанция притворилась, что ничего не слышала, а Софья, по понятным причинам, в самом деле ничего не слышала. Мистер Скейлз и не подозревал, что нарушил конвенцию, согласно которой у собак нет пола. Более того, он не подозревал, какой славой пользуются в городе сладкие пирожки миссис Бейнс. Он еще до прихода к миссис Бейнс съел больше сладких пирожков, чем ему хотелось, и ей не удалось вызвать у него тот восторг, который она привыкла наблюдать у всех, кто их пробовал.

Зачарованный, мистер Пови продолжил разговор о собаках, и становилось все более ясно, что мистер Скейлз, который, вместо того чтобы присутствовать в благопристойном костюме из тонкого сукна на новогодней всенощной, выезжал в вечернем платье в свет, который был знаком с сильными края сего и который держал собак неподобающего пола, не был ни обычным странствующим приказчиком, ни человеком того сорта, к какому привыкли жители Площади. Он явился из другого мира.

— У адвоката Лотона вечер закончился рано, во всяком случае, мне кажется… — запнулась миссис Бейнс.

Помолчав, мистер Скейлз ответил:

— Да, я ушел, как только пробило двенадцать. Завтра, то есть сегодня, у меня трудный день.

Для долгого визита время было неподходящее, и мистер Скейлз собрался уходить. Он признался, что ощущает слабость («неможется», — шутливо сказал он, гордясь знанием местного диалекта) и жжение в локте; в остальном он чувствует себя хорошо благодаря гостеприимству миссис Бейнс… Он, право, сам не понимает, как очутился на крыльце ее дома. Миссис Бейнс настаивала, чтобы он, если встретит по пути к «Тигру» полисмена, сообщил ему все подробности разбойного нападения, и он пообещал исполнить это.

Он откланялся с изысканной вежливостью.

— Если у меня будет свободная минутка, забегу к вам завтра утром, дабы сообщить, что я в порядке, — обратился он ко всем присутствующим.

— О, пожалуйста! — воскликнула Констанция. Безграничная наивность Констанции делала ее иногда странным образом развязной.

— Счастливого Нового года!

— Спасибо! Вам тоже! Не пропадайте.

— Вверх по Площади и первый поворот направо, — с присущей ему деловитостью сказал мистер Пови.

Говорить было больше не о чем, и гость бесшумно исчез в снежном вихре.

— Б-р-р, — пробормотал мистер Пови, закрывая дверь. И каждый подумал: «Какой странный конец года!»

— Софья, детка… — начала было миссис Бейнс.

Но Софья уже скрылась в спальной.

— Скажи ей о новой ночной сорочке, — поручила миссис Бейнс Констанции.

— Хорошо, мама.

— Не уверена, что мне так уже нравится этот молодой человек, — размышляя вслух, сказала миссис Бейнс.

— Но, мама, — возразила Констанция, — мне кажется, он очень мил.

— Он всегда избегает смотреть в глаза, — заметила миссис Бейнс.

— Ну, мне-то этого не говорите! — рассмеялась Констанция, целуя мать на ночь. — Вам просто досадно, что он не похвалил ваши пирожки. Кто-кто, а я это заметила.

IV

— Если кто-нибудь воображает, что я намерена и дальше терпеть холод в этой мастерской, то он ошибается, — громко, так что слышала мать, заявила Софья на следующее утро и со шляпами в руках отправилась вниз — в лавку.

Она делала вид, что сердится, но этого и в помине не было. Наоборот, она была полна радости и доброжелательства ко всем окружающим. Будь она в обычном расположении духа, она приложила бы все силы, чтобы находиться вне лавки, она была бы сурова и погружена в раздумье. Поэтому ее пребывание на первом этаже и ее настроение вызвали любопытство у трех молодых мастериц, которые шили, сидя вокруг печки в середине лавки, заслоненные огромной кипой рубашечной ткани и грубого полотна, громоздившейся у входа.