Повесть о старых женщинах

Она повернула направо и пошла по боковой дороге, которая начиналась у заставы и вела к двум шахтерским поселкам под названием Болотный кустарник и Рыжая корова. Сердце у нее выскакивало от страха, когда она начала свой путь, ибо она совершала ужасный поступок. Больше всего ее, вероятно, пугала собственная неслыханная смелость. Она испытывала не свойственное ей чувство тревоги, которое вызывало странное, мимолетное ощущение нереальности.

Утром она услышала из мастерской голос мистера Скейлза — голос, от отдаленного, неясного звука которого у нее по спине забегали мурашки. Она встала на прилавок у окна, чтобы лучше видеть, что делается внизу у входа; таким образом ей удалось различить багаж на тачке и дно цилиндра мистера Скейлза, который вышел из дома, чтобы взять привлекательные для мистера Пови товары. Она могла бы спуститься в лавку, ибо этому ничто не препятствовало: прошло уже три месяца, как имя мистера Скейлза даже не упоминалось в доме, и ее мать, видимо, забыла о пустячном эпизоде в день Нового года, но у нее не хватало сил сойти с лестницы! Она подошла к лестничной площадке и взглянула через перила, но двинуться дальше не смогла. В течение почти ста дней те прежние светильники ярко сияли у нее в мозгу, а теперь вернулся сам светоносец, но ноги не несли ее к нему навстречу; настал момент, ради которого она жила, но словить его у нее не было сил! «Почему я не иду вниз?» — спрашивала она себя. «Неужели я боюсь встретиться с ним?»

Покупательница, направленная к ней Констанцией, вырвала у нее из жизни целых десять минут, примеряя шляпы, а она истово молилась, чтобы мистер Скейлз не ушел, и убеждала себя, что он не может уйти, даже не осведомившись о ней. Разве она не считала дни все эти три месяца? Когда покупательница удалилась, Софья последовала за ней вниз и увидела мистера Скейлза, болтающего с Констанцией. К ней тотчас же вернулось все ее самообладание, и она присоединилась к ним с довольно язвительной улыбкой на устах. После того как мистер Пови столь странным образом извлек Констанцию из ее уголка, тон мистера Скейлза изменился и привел ее в волнение, в нем ей слышалось: «Вы есть вы, существуете, вы и отдельно — вся остальная вселенная!» Значит, он не забыл, она жила у него в сердце. В течение трех месяцев она не оставалась лишь жертвой собственных мечтаний! Она увидела, как он кладет сложенный листок белой бумаги на ребро верхней коробки и щелчком сбивает его вниз — к ней. Она залилась краской и не смогла промолвить ни слова… Значит, он приготовил эту записку заранее на тот случай, если сможет передать ей! Эта мысль была упоительна, но вселяла ужас.

— Я правда должен идти, — сказал он, запинаясь от волнения, и с этим ушел. А она сунула записку в карман передника и поспешно удалилась. Повернув на лестницу, она не обратила внимания на то, что около кассы, которая возвышалась над лавкой, как корабельная рубка, стоит ее мать. Она, задыхаясь, изо всех сил мчалась в спальную…

«Я скверная девчонка! — говорила она себе совершенно искренне, двигаясь к месту свидания. — Мне просто снится, что я встречусь с ним. Правдой это быть не может. Есть еще время вернуться. Если я вернусь, я спасена. Я просто пришла к мисс Четуинд, а ее не оказалось дома, тут ничего не скажешь. Но если я пойду дальше, если меня увидят! Какая глупость, если я пойду дальше!»

Но она шла вперед, побуждаемая, среди прочего, безмерным любопытством и тщеславием, которые разбудил в ней самый факт получения записки. В это время у них строили окружную железную дорогу, и между Берсли и Тернхиллом работали сотни землекопов. Когда она подошла к новому мосту над прорытым рвом, он уже был там, как и обещал в записке.

Они оба очень нервничали, сдержанно поздоровались, словно встретились в этот день впервые. О его записке и ее отклике на нее не было произнесено ни слова. К ее приходу они отнеслись как к главному событию во всей цепи обстоятельств, которое не следует обсуждать. Софья не могла скрыть смущения, но это смущение только обостряло мучительное очарование ее красоты. На ней была твердая шляпка с приподнятой вуалью — последний крик весенней моды в Пяти Городах; ее лицо порозовело от свежего ветра, глаза сверкали под темной шляпкой, и даже резкие цвета ее викторианского платья — зеленый и малиновый — не могли испортить свежесть этих щечек. Потупившись и нахмурившись, она становилась еще прелестней. Чтобы встретить ее, он спустился по глинистому склону с недостроенного кирпичного моста; обменявшись приветствиями, они застыли на месте — он устремил взгляд на горизонт, а она — на желтую глину, окаймлявшую его башмаки. Встреча оказалась столь же далекой от возвышенных представлений Софьи, сколь далек Манчестер от Венеции.

— Значит, это и есть новая железная дорога! — сказала она.

— Да, — отозвался он. — Это ваша новая железная дорога. Ее лучше видно с моста.

— Но там ужасно грязно, — возразила она, надув губки.

— Немного подальше совсем сухо, — заверил он ее.