На высоких ступеньках ревкома мы увидели механика Сиротку. Он отдавал рабочим распоряжения. Одних посылал караулить отнятый у Цыбули магазин, другим приказывал взять под охрану заводскую шахту, третьим велел раздавать бедным продукты и хлеб. Тут же на коленке он подписывал карандашом приказы.
Двое красногвардейцев с револьверами в руках провели на допрос арестованного комиссара Временного правительства — лавочника Цыбулю. Говорили, что он на своих складах облил всю пшеницу керосином, чтобы народу не досталась. А золото свое в ставке утопил.
«Лучше, — сказал, — нехай погибнут мои деньги и все богатство, чем отдавать задрипанным рабочим и крестьянам». Точь-в-точь собака на сене сам не гам и тебе не дам.
Радостно было видеть возле ревкома отряд селян под командой дедушки Карпо. Сиротка посылал селян охранять дом и все имущество капиталиста Юза.
— Помните, товарищи, — говорил им Сиротка, — законы революции суровы. Революцию могут совершать только честные люди. Солдат революции не должен поддаваться соблазну. Я уверен, что ни один из вас не запятнает себя несмываемым позором и не польстится на подлые буржуйские безделушки.
Васька смело поднялся по мраморным ступенькам широкой лестницы с красными бархатными перилами. Мы двинулись за ним. Я узнал парадное шатохинского дома: здесь когда-то сестра кадета дала мне хлеб…
— Где ревком? — спросил Васька у рабочего, стоящего при входе с винтовкой в руках.
— А тебе зачем?
— Нужно.
— А все-таки?
Васька спокойно развернул плакат с красным рабочим и показал часовому:
— В красногвардейцы хотим записаться.
Часовой рассмеялся и, оглянувшись на своих, скомандовал:
— Эх, хлопцы, смирно-о! Красная гвардия пришла!
Все повернули головы к нам, окружили со всех сторон.
— Глянь, да они с саблями!
Рабочий взял меня за штанину, приподнял ее, и всем стали видны материны туфли.
— А этот, поглядите, в женских туфлях!
Васька нахмурился:
— Ладно, зубы не оскаляй.
Кто-то из красногвардейцев потянул за рубашку Илюху и спросил:
— А тебе, пацан, сколько лет?
— Двадцать пять, — выпалил Илюха. — Не веришь? Могу на церковь перекреститься.
Красногвардейцы еще пуще развеселились.
— По шеям их отсюда!
— Пускай идут…
Молодой красногвардеец остановил Учу:
— А ты, хроменький, куда?
— Эге, — бойко ответил Уча, — я такой хроменький, что лучше тебя воевать буду.
В суматохе я проскочил мимо часового и остановился у двери с табличкой: «Председатель Военно-революционного комитета».
Я решил: пока ребята спорят, запишусь первым.
Освободив саблю от тряпок, в которые она была обернута, я подумал, что было бы неплохо выпустить из-под картуза чуб, как у казака, да чуба не было: только вчера мать ножницами остригла. Толкнув дверь, я шагнул через порог, и ноги мои подкосились: за столом сидел отец.
Рабочие толпились вокруг и слушали, как он радостно кричал в черную трубку:
— Мося, когда приехал? Что привез? Двести винтовок? Молодец! — Увидев меня, отец удивленно поднял брови, но продолжал говорить с невидимым человеком: — Что, что? Два пулемета? Маловато, просил бы больше. Выезжай скорее, чего застрял там? Как не пропускают? Действуй по всей строгости революционных законов. Требуй, чтобы пропустили поезд. Отправляй оружие прямо к заводу, да торопись: калединцы подходят!
Отец повесил трубку на крючок желтого ящика, похожего на скворечник, взглянул на меня, хотел спросить что-то, но вошел Петя с Пастуховки и, вытянув руки по швам, отрапортовал:
— Отряд углекопов с шахты «Италия» прибыл в распоряжение революции. Имеем на вооружении десять винтовок и три нагана.
Отец выслушал рапорт, повернулся к стене, где висела карта:
— Выступай, Петя, на Смолянку, вот сюда. — Отец ткнул пальцем в карту. — Там калединцы захватили рудник, громят Советы… Действуй, Петрусь!
Не успела закрыться дверь, как вошел человек в матросской форме.
— Товарищ предревкома, разрешите?
— Откуда? — спросил отец.
— Рудник «Ветка», пятьдесят семь красногвардейцев. Вооружение двадцать три винтовки, семнадцать сабель, две гранаты. Ждем приказа.
— Ты матрос? — спросил отец.
— Черноморец, бывший шахтер, товарищ предревкома, фамилия Черновол.
— Хорошо, товарищ Черновол, присоединяйся к рабочим завода.
— Слушаюсь, товарищ предревкома! — Матрос повернулся так лихо, что в дверях столкнулся с толстым человеком, тем самым меньшевиком, который говорил речь на маевке.
Потрясая пухлыми кулачками, он закричал:
— Гражданин Устинов, мы протестуем, нельзя допускать кровопролития!
— Кто это «мы»? — нахмурившись, спросил отец.
— Совет рабочих депутатов.
— Неправда. Совет не протестует, одни меньшевики против.
— Что значит меньшевики, разве мы не вместе делаем революцию?
— Нет, вы мешаете. Почему задержали вагон с оружием?
— Много на себя берете, гражданин Устинов. История не простит вам невинную кровь.
Отец громыхнул кулаком по столу:
— Хватит болтовни! Пропустите оружие, иначе отведаете рабочего штыка!
— Мы будем саботировать ваши распоряжения! — Ругаясь, меньшевик выбежал.
Отец вытер платком лоб и, поглядев на меня, спросил:
— Ты что здесь делаешь?