Повесть о суровом друге

— Н-ничего, так, — запнулся я, не зная, что ответить. Потом вспомнил о сабле и протянул ее отцу: — Я… т-тебе саблю принес.

Отец грозно поднялся из-за стола:

— Где взял?

— У кадета отняли.

Не спуская с меня сердитого взгляда, он взял саблю, внимательно осмотрел ее и положил на стол. Снова зазвенел желтый ящик.

— Марш домой! — успел сказать отец и снял с крючка трубку. — Устинов у телефона.

С пылающим лицом я вышел в коридор. Ребята стояли в очереди перед дверью с табличкой: «Запись в красногвардейцы здесь». Первым стоял Уча, за ним Цыган, сзади Илюха. Он держался за Абдулку и дрыгал ногой от нетерпения. Васьки в коридоре не было. Наверное, он уже записывался.

Увидев меня, ребята бросились навстречу.

— Записали? — с завистью спросил Уча.

— Записали, — уныло ответил я.

Толкая друг друга, они ринулись в кабинет отца, но тут же выскочили обратно.

— Дать бы тебе по сопатке, — угрюмо сказал Абдулка и пошел к выходу. За ним огорченные Илюха и Уча.

Где же Васька? Я бродил по коридорам и нигде не находил его.

В коридоре, у стенки, была навалена гора оружия, отобранного у бывших офицеров, у штатских на улицах, в домах буржуазии. Тут были штыки и кинжалы разной формы, берданки, шахтерские обушки, пулеметные ленты без патронов и с патронами. Тут же, на ворохе оружия, лежали буханка хлеба, граната и консервы.

В одной из комнат я увидел красный флаг, который сшила моя мать. Старик плотник прибивал красное полотнище к древку. Молодой парень с банкой краски в руке отталкивал старика и говорил:

— Подожди, надо лозунг написать.

— А где раньше был? Знамя в бой требуют, пиши, да поскорее.

Парень помешал кистью в банке и спросил:

— Что напишем на знамени?

— Известно что: «Да здравствует революция!»

— Революция была в феврале, — сказал парень.

— В феврале была буржуйская, а сейчас наша, пролетарская.

Они заспорили. Вошел Абдулкин отец, дядя Хусейн.

С тех пор как ему удалось бежать из тюрьмы, он долго болел и все время кашлял. Говорили, что ему в тюрьме отбили легкие.

Старик плотник и парень спросили у дяди Хусейна, что написать на знамени.

— Пишите так, чтобы душу волновало, — сказал дядя Хусейн. — Пиши: «Это будет последний и решительный бой!»

В коридоре я увидел Ваську. С обиженным видом, ни на кого не глядя, он шел к выходу. Я догнал его:

— Ну что, Вась?

— Мал, — ответил он, криво усмехаясь. — А мне уже тринадцать. Ладно, все равно будет по-моему.

Васька оглянулся и таинственно зашептал:

— Идем на завод, самопалы сделаем. Найдем железную трубку, один конец загнем, просверлим сбоку дырочку для пороха, а трубку проволокой прикрутим — и готово ружье. Можно гайками стрелять, а еще у меня две пули есть.

— Идем!

Обнявшись, мы быстро зашагали к заводу.

3

На площади, где жили буржуи, мы встретили колбасника Сеньку. Заметив нас, он поспешно скрылся во дворе, а потом высунул из калитки голову и запел:

Большевик, большевик,

Четыре винтовки,

К нам казаки придут,

Тебе штаны снимут.

Васька запустил в него камнем, но Сенька успел захлопнуть калитку. Камень ударился о забор, в ответ громко залаяли собаки. Мы пошли дальше, а Сонька вышел из калитки и снова запел:

Васька-Васенок,

Худой поросенок,

Ножки трясутся,

Кишки волокутся.

Почем кишки?

По три денежки.

Мы свернули в переулок, за которым начинался завод.

На терриконе заводской шахты, на самой его вершине, видна была фигура человека с винтовкой.

Мы стали карабкаться вверх по крутому сыпучему склону, сталкивая ногами куски тяжелого глея. Они катились книзу, увлекая за собой целую лавину камней.

Местами террикон дымился. Зная, что здесь горит уголь и в таких местах можно провалиться и обжечь ноги, мы обходили очаги дыма.

С трудом достигли мы вершины.

Здесь свистел ветер. Красное полотнище флага клокотало на древке тревожно и призывно. Оно рвалось с древка, хлестало по нему и раздувалось парусом.

Возле флага стоял молотобоец Федя.

— Ты кого здесь караулишь? — спросил Васька, здороваясь с Федей за руку.

— Врагов революции высматриваю! — Федя зябко поежился, подняв воротник пиджака.

С террикона открывались неоглядные дали. Каждый дом был виден как на ладони. Церковь с потемневшими от заводской копоти куполами величественно возвышалась над хилыми землянками. Вдали то здесь, то там синели рудники. Желтоватая степь с глубокими балками, нити серых дорог окружали задымленный городок.

Любуясь видом родных мест, мы держались друг за друга, чтобы ветер не сдул нас.

— Давайте искать наши хаты, — предложил я.

— А чего их искать? — ответил Васька и указал пальцем вдаль: Во-о-он наши хаты.

— Где?

— Да вон же. Церкву видишь?

— Вижу.

— Рядом хата под железной крышей Витьки Доктора, видишь?

— Ага.

— Ну а теперь гляди чуть вбок. Дом Мурата под тополем видишь?

— Где?

— Да ну тебя!

— Вижу, вижу… — сказал я, хотя ничего, кроме церкви и Витькиного дома, не видел.

— Ну и все, — успокоился Васька. — Вон моя хата, а напротив, с высокой акацией, твоя.

Пока мы разговаривали, Федя тревожно всматривался в даль, приложив ко лбу ладонь козырьком.

— Калединцы… кажись, они… — проговорил он неуверенно.