Повесть о суровом друге

Возле церкви шел митинг — похороны жертв революции. Дядя Митяй (это он приходил в землянку) говорил об отце, что смерть его прекрасна, потому что он отдал жизнь за народ. Рабочие запели похоронный марш и положили на братскую могилу глыбу степного камня песчаника. На нем красной краской было написано имя моего отца. И долго не мог я понять, почему вместо человека, вместо моего отца остались камень и надпись — два слова.

Вечером, когда мы легли спать, Васька придвинулся ко мне близко-близко и зашептал:

— Теперь мы с тобой настоящие красногвардейцы! Утречком встанем и пойдем в ревком. Нас запишут в кавалерию. Хочешь в кавалерию?.. Знаешь, как здорово!.. Ты себе какую лошадь возьмешь, красную?

— Ага…

— И я красную.

Вася ласково гладил мое плечо, а я прислушивался к стуку дождевых капель по стеклу и думал: «Как же мне жить без матери и отца? Кому я нужен? Разве только Ваське я нужен. Да, да. Я по глазам видел, что нужен». От этой мысли мне стало легче, и я взял Ваську за руку: это было все, что у меня осталось — теплая Васькина рука.

— Теперь хорошая жизнь начнется, — шептал Васька. — Юза больше не будет, и царя тоже. А мы в школу пойдем, научимся читать и писать. А когда подрастем… Когда подрастем, поедем к товарищу Ленину… Ты поедешь?

— Поеду, — отозвался я со вздохом.

— Ну и хорошо, — тоже вздохнул Васька, и мы прижались теплыми телами, крепко обняв друг друга.

Глава восьмая ФЛАГИ НАД ГОРОДОМ

Смело мы в бой пойдем

За власть Советов

И, как один, умрем

В борьбе за это.

1

После революции началась совсем другая жизнь. Как будто все, что было раньше, — бой рабочих с казаками у завода, гибель отца, Сенька-колбасник, катавшийся на мне верхом, — все это снилось.

Не было больше царя, отменили бога. Нигде не слышно ненавистных слов «господин», «барин», «ваше благородие». Небо над поселком стало выше, солнце блестело веселее, и всюду, куда ни погляди, полыхали на ветру красные флаги революции.

По улицам ходили вооруженные рабочие и называли друг друга по-новому: «Товарищ».

Товарищ! Какое красивое слово! Сколько теплоты и счастья в этом слове!

Совсем недавно его произносили шепотом, чтобы не дай бог не услышал городовой или сыщик, а то живо закуют в кандалы: «Против царя идешь».

Теперь слово «товарищ» стало свободным, как птица, выпущенная на волю. Я полюбил его и повторял двести раз на день. Даже ночью, укрывшись с головой старым пиджаком и чувствуя спиной теплую спину Васьки, я твердил про себя тихонько: «Товарищ, товарищи…»

Днем я бродил по городу и заговаривал с прохожими, чтобы лишний раз произнести это слово. Рабочий с винтовкой на плече обернется и спросит: «Тебе чего, мальчик?» Ответишь что-нибудь: рукав измазан в глине или смотри, мол, винтовку не потеряй. Он улыбнется, скажет «спасибо», а ты идешь дальше, отыскивая, к кому бы еще обратиться.

На углу нашей улицы торговала семечками бедная бабушка Ивановна. Я подошел к ней и, стараясь быть строгим, спросил:

— Товарищ бабушка, почем семечки?

Должно быть, старушке тоже нравилось это слово. Усмехаясь, она протянула мне горсть семечек:

— Возьми, сыночек, лузгай, сиротка.

Однажды я встретил Алешу Пупка. Было уже начало зимы, а он шел без шапки, втянув голову в воротник рваного женского сака. Я остановил Алешу и спросил:

— Почему ты без шапки, товарищ?

— Нема, — тихо ответил Алеша, — порвалась шапка.

— Бери мою, — предложил я, снимая драный картуз без козырька.

Алеша ответил:

— Обойдусь, спасибо… товарищ. — И мы улыбнулись друг другу, согретые этим словом.

Вся жизнь переменилась в городе. Бедняки переезжали в дома богачей. Мы тоже могли переехать, но Анисим Иванович сказал, что пусть сначала переедут те, кто больше нуждается. А потом и мы бросим свои лачуги. Васька сказал, что теперь кто был ничем, тот станет всем!..

Не хватало дня, чтобы успеть увидеть все интересное. Давно нужно было поглядеть, как дядя Митяй — наш председатель Совета рабочих и солдатских депутатов — заседает в Совете. Хотелось заглянуть в банк. Анисим Иванович теперь стал комиссаром финансов. Он уже не ползал на своей тележке, а ездил на линейке, запряженной буланой лошадкой. Через плечо на тонком ремешке он носил наган, чтобы охранять народные деньги. И я представлял себе, как Анисим Иванович сидит возле дверей банка, набитого деньгами до потолка, держит в одной руке наган, а в другой — саблю: попробуй-ка сунься за денежками. Теперь они народные: хотим тратим, хотим нет. Довольно богатеям набивать карманы деньгами.

Каждый день появлялось что-нибудь новое. То в бывшем Благородном собрании открывали рабочий клуб. То на Пожарную площадь заводские парни и девушки сносили иконы, сваливали их в кучу и под пение «Интернационала» сжигали. (Мы с Васькой тоже сняли и забросили в костер свои медные крестики. Бога нет, чего дурака валять!) То в бывшей судебной палате именем революции судили колбасника Цыбулю.

Все было по-новому и все радостно!