Повесть о суровом друге

Часть вторая. БУРЯ

Глава седьмая

ОКТЯБРЬ

Вставай, проклятьем заклейменный,

Весь мир голодных и рабов!

Кипит наш разум возмущенный

И в смертный бой вести готов.

1

Хуже нет - быть бедным!

Сиди в тесной землянке, как птица в клетке, и тоскуй, и дыши на заиндевелое окно, чтобы хоть в глазок увидеть улицу, а в городе с самого утра идет пальба, да такая, что усидеть невозможно.

Началась война с буржуями. Говорят, у Юза отобрали завод. Прибегал Абдулка и кричал в окно, что Цыбулю - комиссара Временного правительства арестовали. Сейчас самое время поймать Сеньку и отплатить за то, что катался на мне верхом. Хорошо бы... Но я не могу даже из дому выйти - не во что мне обуться, башмаки изорвались.

Хотя бы мамка ушла, надел бы ее туфли, но она сидит дома и тревожно взглядывает на дверь - отца ждет.

Вчера она не спала всю ночь, шила красный флаг. Теперь этот флаг развевается где-то, а я даже не знаю где. В доме все опостылело: глаза бы не глядели на хромоногий, скрипящий на все лады кухонный стол. Наверно, ни у кого не найдешь такого, как у нас, чайника-урода с отбитым носом - так бы и треснул им о стену...

В который раз я уныло выглянул в окно: улица была пустынна. Ветер кружил на дороге каруселью клочки бумаги пополам с пылью и со свистом мчался по улице, шатая заборы и хлопая калитками.

Где же Васька, друг мой? Никто не приходил.

Вдруг под окном раздался цокот копыт. Я прильнул к стеклу, и сердце мое замерло: я увидел отца верхом на лошади.

С тех пор как рабочие освободили его из тюрьмы, он почти не бывал дома. Мать носила ему куда-то обед.

Я метнулся к двери.

Отец вошел, высокий и худой, в скрипящей кожаной одежде. Даже брюки были кожаные. На ремне через плечо висел настоящий револьвер.

Вместе с отцом вошли двое рабочих. Один безусый паренек с озорными глазами, второй постарше. Потом вошел еще один в черном пальто и в сапогах, с железным ломом в руке.

- Живей, хлопцы! - сказал на ходу отец. - Здравствуй, мать, собери поесть.

Отец снял кожаный картуз и повесил его на гвоздь.

Он прошел вместе с рабочими за перегородку.

- Федя, давай лом!

Отец отодвинул от стены кровать, принял от Феди лом и ударил острием в стену.

Я не понимал, зачем отец ломает дом. А он бил в стену, ковырял ее и скоро выломал саманный кирпич. Рабочие опустились на колени и начали молча и торопливо разбирать стену.

- Довольно, хватит, - сказал отец и запустил в пролом руку по самое плечо, пошарил там и вытащил винтовку.

- Бери, - сказал он, обращаясь к тому, кто стоял рядом с ним, а сам снова полез рукой в пролом.

«Вот так новость! Как же это я не знал, что у нас в доме хранились винтовки?»

Отец достал еще две винтовки, потом вынул узкий цинковый ящик, за ним другой, третий. Федя приоткрыл крышку одного из ящиков, и я увидел патроны, настоящие золотисто-медные патроны в обоймах.

- Все, хлопцы, тащите поскорее! Я через полчаса приеду.

Когда рабочие ушли, отец подсел к столу. Я смотрел на него со страхом и гордостью. Отец был тот и не тот. От него пахло как-то особенно порохом и кожей.

Отец взглянул на меня, и усы его разошлись от улыбки. Я почувствовал на своей голове теплую отцовскую ладонь.

- Как живем, сынок?

- Башмаки изорвались...

- Это не беда. Ты вот почему пуговицу не пришьешь?

- Мамке некогда.

- А ты сам. Все должен сам делать. На мамку не надейся - вдруг придется без мамки жить?.. Постой, постой, за наган не хватайся. Лучше скажи, ты про Ленина слыхал? Он тебе письмо прислал. - Отец пошарил в карманах кожаной куртки, вынул зеленый бумажный сверток и протянул мне: Держи!

Сам он взял деревянную ложку и начал обедать. Я развернул бумагу и прочел:

Радио Совета Народных Комиссаров

30 октября (12 ноября) 1917 г.

В с е м. В с е м.

Всероссийский съезд Советов выделил новое Советское правительство. Правительство Керенского низвергнуто и арестовано. Керенский сбежал. Все учреждения в руках Советского правительства.

Председатель Советского правительства

ВЛАДИМИР УЛЬЯНОВ (ЛЕНИН)

На другом листе, размером побольше, был изображен рабочий, весь красный, даже кепка красная. В левой руке рабочий держал винтовку, а правой указывал прямо на меня:

СТОЙ! ТЫ ЗАПИСАЛСЯ В КРАСНУЮ ГВАРДИЮ?

Записался аж два раза! Ребята подумают, что я из-за трусости не записался, никто не поверит, что у меня башмаки изорвались.

Наскоро поев, отец отодвинул тарелку и поднялся из-за стола.

- Груня, собери харчей, уйду надолго.

Мать заплакала, стала просить, чтобы он не уходил, говорила о том, что всю жизнь он скитается: то сидит в полицейских участках, то прячется в погребах у соседей, а у нее сердце изболелось. Когда же будет конец мукам? Мать глядела на отца, и слезы скатывались по ее щекам, точно живые.