Повесть о суровом друге

Никто не даст нам избавленья:

Ни бог, ни царь и ни герой.

Добьемся мы освобожденья

Своею собственной рукой.

После митинга рабочие разделились на отряды и с весельем, шутками разошлись по цехам.

В пустынном, заброшенном заводе зазвенели голоса, здесь и там застучали молотки, раздавался лязг железа. Одни очищали от снега заводские пути, другие растаскивали баррикады, сложенные из опрокинутых, пробитых пулями шахтных вагонеток, третьи грузили в вагоны рассыпанный уголь.

Потом, радуя слух, донесся откуда-то свисток паровоза, и по шатким рельсам из-за доменных печей выскочил чумазый маленький паровоз-«кукушка». На трубе развевался красный лоскут, а спереди и по бокам, на буферах и подножках, стояли рабочие и радостно размахивали руками, шапками.

Их встретили дружным «ура».

- Первая ласточка, товарищи! - закричал один из рабочих, спрыгивая на ходу с паровозика. - Ласточка революции! - И он мелом написал на боку паровозика эти слова.

«Кукушку» обступили, ласково ощупывали, грелись о ее теплые бока. Я тоже погрел руки, а Уча даже взобрался на буфер.

Управляющий заводом дядя Хусейн пожал машинисту руку и сказал:

- Придет время, товарищи, когда будут у нас настоящие паровозы. А эту «ласточку» мы сбережем как память о нашем свободном коммунистическом труде.

«Кукушка», казалось, тоже слушала дядю Хусейна, тихонько посапывая и распуская по сторонам белые усы пара. Потом она подцепила вагон с углем и, отдуваясь, повезла его в кузнечный цех. Скоро она снова вернулась, притащив паровозный кран с длинным изогнутым носом. Кран стал грузить на платформу железный лом.

Вдруг неподалеку раздался взрыв, за ним другой. Земля вздрогнула.

- Козлы рвут! - услышал я чей-то радостный возглас. - В доменной козлы подрывают!

Напрасно я испугался. «Рвать козлы» - это значит очищать внутренность доменной печи от застывшего чугуна. Теперь ожидай, что скоро пустят доменную печь, а потом - мартеновскую, а за нею - прокатные станы!

Невозможно было удержаться, чтобы не работать. Вместе со взрослыми мы принялись за дело: собирали разбросанный инструмент, очищали от снега дороги. Я даже снял старую телогрейку, чтобы легче было. Никакая игра не казалась мне такой увлекательной, как эта работа. Особенно радостно было оттого, что я работаю бесплатно, на пользу революции. Если бы мне давали тысячу рублей, я и то не взял бы. Бесплатно работаю, на революцию. Сам товарищ Ленин похвалил бы меня.

- Молодцы, ребята, - одобряли нас взрослые, - старайтесь, это все для вас делается: вам доведется в коммунизме жить!

- Мы и так не отстаем, - ответил за всех Васька. - А ну шибче, ребята, лучше старайтесь!

- Стараемся, товарищ! - закричал я.

- Правильно, Василий, подгоняй хлопцев!

Один из рабочих увидел вдали, над трубой кузнечно-костыльного цеха, черный дым, и зазвучали отовсюду оживленные возгласы:

- Дым, дым!..

Галки, горланя, закружились над трубой: погреться слетелись. До чего хорошая жизнь началась: даже птицы повеселели!

В самый разгар работы Уча, рывшийся в снегу, закричал нам:

- Сюда, скорее сюда!

Из-под железного хлама он вытащил ржавые, покрытые инеем кандалы страшную, похожую на живую змею цепь с двумя «браслетами» на концах.

- Оковы, - мрачно проговорил Васька, шевеля звенья цепи.

Ребята, притихшие, молча разглядывали находку. Я тоже робко притронулся к холодной стальной змее. Васька выпустил кандалы, и они скользнули из рук, звякнули и свернулись клубком.

- Это Юз рабочих заковывал, - объяснил Васька.

- Хорошо бы его самого заковать или какого-нибудь буржуйчика! сказал Абдулка.

- Давайте Сеньку-колбасника закуем! - предложил я.

- А что? Верно! - согласился Уча. - Поймаем и закуем!

Васька молчал, не то обдумывая, как лучше заковать колбасника, не то колеблясь, стоит ли пачкать руки.

- Сеньку неинтересно, - сказал он. - Юза бы заковать...

Заковать Юза, конечно, было бы хорошо, но он сбежал, а Сенька под рукой. Выманить бы его сейчас из дому, затащить в сарай и заковать, пусть бы орал: «Мамочка, что я теперь буду делать, закованный!» А я бы ему сказал: «Походи, походи в кандалах, как Абдулкин отец ходил и как товарищ Ленин мучился в Сибири!» Вот почему, когда Васька размахнулся и закинул кандалы в снег, я пошел туда, где они упали, поднял и опустил за подкладку телогрейки через дыру в кармане. Неловко было ходить - кандалы перевешивали на один бок и противно звякали, но я не захотел их выбрасывать, затаив злость против ненавистного колбасника.

Весело было на заводе, хорошо работать под музыку, но кто-то из ребят вспомнил об очереди за хлебом. Нужно было спешить, а то Илюха, чего доброго, получит и съест наш хлеб. Ведь нам выдавали по четверти фунта на душу. Положи в рот - и нет пайка.

В кооперации уже выдавали хлеб, когда мы вернулись, и очередь наша приближалась. Скоро мы получили по полфунта хлеба, а сверху того по фунту муки в шапку.

Теперь закон «кто не работает, тот не ест» был не про меня: я сегодня работал, а значит, могу есть!

4

Прошло два дня, и нам объявили, чтобы мы собирались в школу. Это была самая радостная новость.