Повесть о суровом друге

Такими металками были вооружены многие. Кроме того, имелись палицы тяжелые дубинки с гвоздями. Были у многих железные прутья, загнутые на концах наподобие кочерги. Такими крючками хорошо хватать неприятеля за шею или за ногу.

Прикатили пушку, которую смастерили из самоварной трубы и резиновых подтяжек. Колеса у пушки были разные: одно от старой тачки, другое от разбитого фаэтона, да и стреляла пушка недалеко, зато смотреть на нее было страшно.

Армия у Васьки была небольшая, но надежная, Васька имел пять подполковников. Главный - я. Второй - Уча.

Если разобраться по совести, то главным подполковником должен быть Уча, а не я. Уча был на улице первым бойцом - ловким, горячим, смелым, хотя и без одной ноги. На зависть ребятам, он ловко лазил по деревьям, дальше всех скакал, хорошо плавал. Взберется на вышку над ставком, бросит в воду костыль, а сам ныряет за ним вслед, смешно дрыгая ногой. В бою Уча был незаменим. Он орудовал своим костылем, как шашкой, пикой, а когда нужно, и дубинкой. В редком бою кто-нибудь сбивал его на землю.

Третьим подполковником был Абдулка Цыган, по характеру добрый, но вспыльчивый: если рассердится - убегай, чем попало стукнет. Отец и мать у него были татары, и почему сына звали Цыганом, никто не знал. Абдулка умел танцевать по-татарски. Часто, собравшись где-нибудь у двора, мы просили его поплясать. Он ходил по кругу, пошлепывая ладонями себя по бедрам и напевая:

Алдым балта,

Салдым тамга,

Имянга тугель талга.

Четвертым подполковником Васька назначил Алешу Пупка. Алеша был очень бедный. Штаны, сшитые из мешка, продырявились на коленках, а сбоку, наискось, виднелось клеймо, которое можно было прочитать издалека: "Пшено".

Алеша редко бывал с нами, потому что ему приходилось добывать пропитание для больной матери. У Алеши был красивый голос, и он знал много песен. Он бродил по улицам, мимо землянок, посадив к себе на плечи верхом маленького братишку и придерживая его рукой за пятку. Другую руку он протягивал за милостыней и пел такие грустные песни, что сердце сжималось:

А брат твои давно уж в Сибири,

Давно кандалами звонит...

Пел он и шахтерские песни - про коногона, про то, как Маруся отравилась, но особенно трогала меня арестантская песня:

Далеко в стране иркутской,

Между двух огромных скал,

Обнесен большим забором

Александровский централ.

На переднем на фасаде

Больша вывеска висит,

А на ей орел двуглавый

Позолоченный блестит...

Алеша так трогательно пел эту песню, что хозяйки выходили за калитку и подолгу слушали, вытирая слезы фартуками. Женщины выносили ему из землянок что у кого было.

Сегодня Алеша пришел только затем, чтобы отплатить своему заклятому врагу - Сеньке Цыбуле.

Появился у Васьки и пятый подполковник - Пашка Огонь с Пастуховского рудника. Тот узнал на базаре, что мы будем драться с кадетами, и пришел со своими ребятами на подмогу.

- Молодец, шахтер, - сказал Васька и похлопал Пашку по плечу, займешь со своими ребятами правое крыло.

- Есть, слухаюсь! - ответил Пашка и взял под козырек.

3

Подготовка к наступлению была закончена. Тоньку отстранили было, но она так заныла, что Васька не выдержал и назначил ее сестрой милосердия.

Грозная наша армия высыпала на пустырь. С горы доносился воинственный гул.

Мы знали: пощады в этом бою никому не будет.

Наша вражда с кадетами тянулась с давних времен, хотя причиной предстоящего боя была ссора в церкви.

Произошло это в прошлое воскресенье.

В церкви, как всегда, было торжественно и празднично. Тысячи огоньков от лампадок и свечей отражались в люстрах, в серебряных крестах, в позолоте икон, все вокруг сверкало, как в солнечный день. В церкви плавал аромат ладана. На клиросе церковный хор пел: "Победы Временному правительству на сопротивные даруя..."

Гнусавил поп, заглядывавший в огромную медную книгу, а мы с нетерпением переминались с ноги на ногу, ожидая причастия сладким вином, из-за которого мы и пришли в церковь.

От скуки я то затыкал, то открывал уши, отчего получалось сплошное "ува-ува...".

Когда мне это надоело, я занялся другим: зажмуришь левый глаз - видно алтарь и попа, правый - виден хор. Потом я начал разглядывать людей.

Спереди стоял отставной генерал помещик Шатохин с женой, толстой и румяной старухой. В церкви было тесно, но позади генеральши на целую сажень никто не стоял, потому что на каменном полу лежал длинный хвост ее платья. Молящиеся боялись наступить на него. Рядом с генералом выпятил грудь плюгавый юнкер, державший на полусогнутой руке военную фуражку с кокардой. За его спиной молился жирный колбасник Цыбуля.

У входной двери понуро стояли рабочие в чистых рубашках, с новыми картузами в руках, бедные женщины, солдаты-калеки.

Генерал Шатохин в торжественной тишине оглушительно сморкался в большой белый платок. Рядом с его ногами, обутыми в зеркальные штиблеты, чернели наши грязные, покрытые цыпками, босые ноги. Невдалеке, возле высокого, закапанного воском медного подсвечника молились наши исконные враги - кадеты. Они с презрением поглядывали в нашу сторону и незаметно подвигались к алтарю, не желая уступать нам очередь во время причастия.