Повесть о суровом друге

- Красноармейцы все, как один, на конях и с шашками. Ух и смелые! А Буденный - командир, из бедняков. Сам в атаку ходит. Беляки если увидят его издалека, то сразу тикают... Один раз интересный случай был. Отца Буденного белые захватили в плен и говорят: "Выдай сына, отпустим". А он отвечает: "Подавитесь вы своими словами, чтобы я родного сына выдал". Тогда белые говорят: "Мы тебе кишки выпустим и собакам бросим. Живи до утра, а на рассвете казним". Узнал про это Буденный и поскакал к своему товарищу красному командиру. "Дай, - говорит, - полк кавалерии, мне надо отца выручить". - "Не могу дать, люди мои устали". - "Ну хоть сотню". "Не могу". - "Тогда десяток бойцов дай". - "Нет". Задумался Буденный: что делать? Ночь кончается, скоро отца расстреляют. Сел он на коня, взял с собой родного брата, и поскакали они на белых. "Первый эскадрон направо! Второй эскадрон налево!" - скомандовал Буденный. "Ура-а!" Увидели деникинцы Буденного, и давай бог ноги! Подлетел он с братом к тюрьме, отсек голову часовому, тюрьму открыл, взял отца, посадил на коня, и шукай ветра в поле!

- Ух, как интересно! - выдохнул Абдулка.

- Расскажи еще, - попросил Уча. - Вась, расскажи.

- Некогда. - Васька подмигнул мне.

- Вась, а как ты узнал про Буденного? - спросил Илюха, подозрительно прицеливаясь хитрым глазом.

- Сорока пролетала и мне рассказала, а тебе, рыжему, поклон передавала.

- Скорей бы прогнали белых, - сказал со вздохом Абдулка.

- Прогоним, чего ты беспокоишься? - сказал Уча. - Скинем их в Черное море, и нехай купаются с карасями.

- Поесть бы карасиков... жареных, - сказал Илюха, облизываясь.

- Карасиков... Тут картошки не видим, хлеба не достанешь, - сказал Уча с досадой.

- А помните, как мы обедали в столовой при Советской власти? спросил я.

- Фартовая была жизнь, - согласился Васька. - А будет еще лучше. Надо только Деникина разбить, чтобы война кончилась.

- Скажи, Вась, какая будет жизнь?

- Правда, расскажи, - попросил я.

- Тогда такая жизнь придет, что у вас головы не хватит понять.

- А ты все равно расскажи...

Плавно покачиваясь и обняв руками согнутые колени, Васька задумчиво смотрел в слуховое окно, сквозь которое было видно далекое небо, повисшее над тревожной, изрытой окопами родной нашей степью. Чуть заметная улыбка озаряла его лицо.

- Перво-наперво ни одного богача на свете не останется. Захочешь нарочно найти, и ни одного буржуя не сыщешь на всей земле, во всех странах и государствах, за морями-океанами... И воевать тогда люди перестанут. В городах построят высокие дома. А в них лампочки загорятся, не керосиновые, а такие... фонари! Много-много, может, целый миллион или сто тысяч. Ярче солнца засияют! А на улицах будут абрикосы расти, вишни, разные тюльпаны. Даже в заводе зацветут деревья. Работай и слушай, как птицы поют... Пацаны тогда все до одного научатся читать и писать, а вырастут, сами станут председателями! Вот какая жизнь придет! Коммунизм называется...

- На всей земле так будет?

- На всей, - сказал Васька. - Останутся на свете одни рабочие и крестьяне.

- А когда это будет?

Уча даже рассердился на Абдулку и строго сказал:

- Тебе прямо завтра подавай! Васька что говорит? Надо сначала Деникина прогнать.

Васька поднялся и сказал:

- Ну хватит... Ленчик, пойдем, я тебе что-то сказать должен, - и Васька подмигнул ребятам, - по секрету всему свету...

2

Мы спустились с чердака. До самой землянки Васька молчал, а во дворе остановил меня и сказал:

- Хочешь порадоваться?

- Хочу.

- Только тише... - Васька оглянулся по сторонам. - Я тебе что-то скажу, а ты помалкивай, ладно?

- Да говори скорее...

- Погоди, сейчас скажу. - Он опять посмотрел по сторонам, как будто боялся, что кто-то услышит, потом сказал тихонько: - Дядя Митяй у нас сидит.

- Не ври!

- Ей-богу.

Я кинулся к землянке, распахнул дверь и замер от того, что увидел.

За столом спиной к двери сидел лысый белогвардеец. Синие погоны выгнулись на плечах, защитного цвета солдатская гимнастерка была перехвачена широким ремнем и пузырилась на спине. Белогвардеец обернулся, и я узнал дядю Митяя. Только он сильно похудел, и черных как уголь усов не было.

В другое время я бросился бы к нему, но что означали белогвардейские погоны? Не может быть, чтобы дядя Митяй стал беляком!

Дядя Митяй, передразнивая меня, вытянул губы и прищурил один глаз.

- Дядя Митяй, ты беляк, что ли?

- Так точно, ваша сковородь! - ответил он, и все засмеялись.

Тогда только я догадался: дядя Митяй нарочно переоделся, чтобы его, красного партизана, не поймали деникинцы.

- Вот, значит, какие дела, - продолжал дядя Митяй прерванный разговор. - Бронепоезд "Орел" выходит из ремонта утром, а там еще три наготове: "За Русь святую", "На Москву" и "Деникин". Ударят с двух сторон, и плохо придется нашим. Я послал через линию фронта троих - ни один не прошел. Мне самому никак нельзя, опознают.

- Да-а, - в раздумье произнес Анисим Иванович, - в таком положении только мальчишка может помочь.

Они замолчали. Дядя Митяй переглянулся с Анисимом Ивановичем, и тот сказал мне:

- Леня, пойди-ка, сынок, принеси угля из сарая. Вон ведро, а лопата на месте.