Повесть о Тобольском воеводстве

Бревенчатый терем ярославца стоял неподалеку от аманатской избы. Приказчик Василий, в отсутствии хозяина, часто наблюдал, как стража кормит заложников. Юкола хранилась в ямах, в бураках, сделанных из древесной коры, перегнивала до того, что превращалась в вонючую мерзлую жидкость. Аманаты, закрыв глаза, принимались за такой проклятый обед. Плача и причитая, толпились родичи заложников у аманатской избы. Все это видел из окна лавки приказчик Василий.

Был он юноша добрый. И такого обращенья, хотя бы с язычниками, не одобрял. Когда же хозяин, вернувшись из тундры, пьяный ввел в дом некрещеную самоедскую девку и «преспал» с ней, скорбь обуяла Василия. Еще в большее смятение пришел Василий, когда купец выгнал назад в тундру обесчещенную самоедскую девку. Прельстился новой. Первая девка ушла в тундру, довольная подарками. Вторая девка не отделалась так легко, — когда она надоела ярославцу, тот уступил ее казакам. «Что хочу, то и делаю, — сказал хозяин в ответ на несмелый упрек Василия. — Я-то ее купил. Мне ее самоедский вождь продал. Значит, поступаю, как хочу. Грех? Ну, что с моей душой будет, это не твое, Василий, дело. Тут, в Мангазее, свои порядки».

И в споре с хозяином сорвалась с языка приказчика угроза: вот, мол, вернемся в Россию, так спрошу у людей знающих, божеские ли порядки здесь, в Мангазее, и по божеским ли законам жил здесь ты, хозяин.

Хозяину меньше всего хотелось, чтоб о веселой жизни его узнала купчиха, жена, оставшаяся там, в Ярославле. Что же до мангазейских порядков, так это касалось воевод. На всякий случай ярославец обмолвился раз в беседе с князем Рубцом, что, мол, приказчик Василий порядки мангазейские порицает — не нравится веселая жизнь, не нравится, как аманатов содержат, чем кормят. Грозится, вернувшись в Россию, обличить.

Рубец кивнул головой. Он взял эти слова ярославца на заметку. Стал присматриваться к Василию. Заметил, что тот много разговаривает с казаками, со старыми казаками, которые поскромнее да побогомольнее. О чем беседы? Спросил казаков. Ответили, что о книжной премудрости, — отрок — грамотей, любитель читать книги. Вот и беседуют о старых сказаньях про Лукоморье, о божественном. Рубец посмеялся над казаками — нашли собеседника, мальчишку. А ярославцу князь сказал: если, мол, затеет Василий чего-нибудь снова, начнет произносить какие поносные речи, тащить его, в съезжую избу прямо за шиворот. А там видно будет. Но хозяин и сам был неглуп.

Однажды купец выскочил из дома, крича, что ограблен. Ярославец заявил, что оставил дома приказчика Василия, а теперь нет ни денег, ни товаров. И вскоре мангазейцы увидели, как ближние люди воеводские волокут Василия в съезжую избу. Никто не знал толком, как это все случилось. Куда девал товары Василий, если он их украл? Говорили, что хотел Василий бежать на собаках к Камню и оттуда на Печору.

Началось дознанье. И затем из съезжей избы вынесли мертвое тело приказчика.

Князь Рубец говорил, что упорный приказчик хотя ни в чем не сознался, но явно виновен. Савлук Пушкин ходил понурый, стараясь не смотреть на Рубца.

Купец-ярославец уехал восвояси. А вскоре отбыл из Мангазеи и князь Рубец-Мосальский. Отпросился в Москву. Нечего больше было ему делать там, в Лукоморьи. Что надо было там приобрести, он приобрел. Да и слухи стали ходить нехорошие. Жаловались самоеды: «Грабит!» Стали мстить. А кому? В первую голову казакам. Роптали и казаки. Зарвались, де, воеводы, хватают через край. Самоядь не щадят, против казаков самоядь озлобляют, да и своих до смерти замучивают. Ведь ничего не доказали на приказчика отрока Василия, а, однако, убили. Князь Рубец точно учел все эти толки. И, проезжая через Тобольск, сумел рассеять сомнения, а попутно и отплатить воеводе тобольскому Остафию Пушкину за то, что сей боярин навязал ему, князю Рубцу, в спутники своего родственника Савлука. Рубец горько пожаловался воеводе Шереметьеву на Пушкина Вот, де, Савлук, глаз ваш зоркий, наделал мне в Мангазее хлопот. Запытал до смерти он человека… И тяжело было слышать старому боярину Остафию Пушкину о таком злодействе, сотворенном родственником его Лукой. Оправдывался Савлук, говорил, что нисколько не виноват в таком черном деле. Рубец, мол, разрешил ярославцу пытать приказчика. Он же, Савлук, хотел приостановить пытку, но тогда ярославец подбежал и ударил Василия ключами в висок. Ударил с разрешения Рубца. Убил. Так оправдывался Савлук. Рубец говорил иное поносил Савлука и всех Пушкиных. И занемог после этого старый боярин Остафий Пушкин и скончался от сердечного припадка.

А князь Рубец ушел на Русь, заметя все следы.

9