— Лето кончилось. Жалко, — ответил Тони. — Не люблю я быть запертым в этой кошаре. Холод, дождь, хмурые дни без солнца!
— А ты вспоминай лето почаще, — посоветовал Динго. — Глядишь, и солнышко вернётся.
Серые дни пришли, и Тони в самом деле вспомнил о лете. Укладываясь спать на сырой соломе, Тони закрыл глаза — и закачались на лугу цветы. Песнь жаворонка зазвучала вновь и заглушила завывание зимнего ветра вокруг кошары. Во сне Тони слышал бегущий смех ручейка, который он так любил.
Но зима никак не кончалась. Тони видел тревожные сны, а пробуждение удручало ещё больше. Ему снилось, будто он бежит, бежит, бежит… Он бежал во сне мимо стоячих луж, мимо известняка, но там, где должен был струиться ручей, его не было. Звонкой, весёлой воды больше не было. Тони не мог её найти.
Когда конец зимы был уже близок и солнце всё дольше стояло над кошарой, Тони услышал слова пастуха: «Пришло время стрижки овец». Впервые Тони задумался о своей судьбе, о своём будущем. Увидит ли он ещё хоть раз ручей, и зелёный луг, и прекрасный мир, что живёт за стенами кошары?
В этом году Тони стал такого же роста, как все. Раньше ягнят отбирали на потомство, для разведения породы, теперь их угоняли куда-то, и больше они уже не возвращались. В прошлом году Тони мало заботило, будет он жить или нет… Всё переменилось сегодня. Может быть, вырос и повзрослел Тони? Теперь он не хотел потерять эту душистую землю, лишиться дружбы храброго Динго.
Тони прятал свой страх и тревогу. Не хотел огорчать своего друга Динго. Ведь угонять ягнят из стада было частью его работы. Но Динго и сам знал, что пришло время и пробил час. Он смотрел на Тони и дрожал от страха, что настанет день, когда пастух укажет своему псу на Тони, и Динго придётся подчиниться приказу.
«Теперь, Динго, — скажет человек, — этот с раздвоенным ухом, и тот костлявенький, что прячется позади вон тех овец. Загони-ка их в угол. А сейчас хромой, помнишь, прошлым летом он всё спотыкался, бегая среди высоких скал, и вон тот ягнёнок с каурыми пятнами, тот, тот, что ведёт себя скорей как собака, чем как овца».
«Моя жизнь — в повиновении», — уговаривал сам себя Динго, когда эти ужасные мысли стучали у него в голове. Ну хорошо, в этот, один-единственный, раз он не послушается. Ой ли? И что из этого выйдет? Всё равно зацепит пастух своей ярлыгой Тони за шею и поволочёт его, барахтающегося, вместе с другими. Но тут, думал Динго, в сумасшедшем броске он швырнёт своё тело к воротам кошары: «Бежать!» — позовёт он Тони. Но ворота собаку выдержат. Они стоят прочно.
Вернулись тягучие зимние дни, один день сменялся другим, солнца не было. Казалось, оно никогда больше не поднимется, оно мертво. Друзья проводили вместе долгие часы, но оживлённых бесед уже не было, между ними стояло затянувшееся молчание. Тони прекрасно понимал, почему в глазах Динго жили растерянность и жалость. Оба напряжённо ждали ужасного дня, который непременно придёт, когда минет пора стрижки овец.
Тёмное низкое небо поливало дождём — каждая капля как льдинка, а дождь со снегом кололся, как колючки терновника. Казалось, зима никогда не кончится. Но хотя весна запаздывала и потому откладывалось время стрижки овец, Тони ждал её прихода. Весной голуби заворкуют в сгущающихся сумерках, а сейчас слышен только голодный вой волков: они всё ближе и ближе подкрадываются во мраке. Весной радостно парит жаворонок и светлеет от этого небо. Весной чёрные-чёрные вороны и стерегущие добычу ястребы не станут больше кружить в небе, а улетят к высоким скалам вить гнёзда и выкармливать своих птенцов.
Пастух тоже ждал прихода весны.
— Этот дождь должен же кончиться, — говорил он Динго, сидя у огня. — Пора нам сходить в деревню за продуктами. И пора выгонять отару на пастбище. Пусть поищут первой молодой травки.
Однажды вечером пастух вытряхнул из мешка последние крошки ячменя. Ему удалось испечь всего лишь маленькую ячменную лепёшку.
— Всё равно я голоден, — сказал он Динго. — И винный бурдюк тоже пуст. Мы должны пойти в деревню. Если поторопимся, будем назад раньше, чем ночные хищники выйдут на охоту.
Он укрепил бурдюк на спине Динго, свернул мешок из-под ячменя и зажал его под мышкой. Тщательно закрыв на засов ворота, он отправился в деревню, что лежала далеко внизу.
Как только Динго убрался с его пути, овечий вожак тут же принялся «точить свои рога», а овцы тут же расступились перед ним. В том, что Динго нет, вожак углядел удобную возможность проучить Тони. Здоровенный баран, опустив голову, двинулся на ягнёнка. Громадные кривые рога вонзились в пятнистую шёрстку Тони и с силой отшвырнули его к воротам кошары. Тони лежал неподвижно. Краем глаза он увидел выгнутую шею и голову барана — наготове к новому удару.