Повесть о Верещагине

Перед очередной поездкой в Нью-Йорк Верещагин повидался в Париже с Константином Егоровичем Маковским. Он пришел в мастерскую Маковского, находившуюся неподалеку от Мезон-Лаффитта. Надо сказать, что Верещагин когда-то с уважением относился к Маковскому за его разрыв с Академией, за принадлежность к «передвижникам». Но как только Маковский стал угождать своими работами аристократическим кругам, Верещагин охладел к нему и всегда стороной обходил его дом и мастерскую. Впрочем, Верещагин, то путешествуя по дальним странам, то замкнуто работая в Мезон-Лаффитте, не был в близких отношениях и с другими художниками, проживавшими в разное время в Париже. К одним он испытывал полное равнодушие, других — таких, как Репин, Суриков, пейзажисты Левитан и Шишкин, — высоко ценил, хотя и не был к ним близок. Что касается Константина Маковского, то в оценке его творчества Верещагин вполне разделял взгляды и суждения Стасова, выступавшего прямо и резко против «пустых, ничтожных и лжеблестящих» картин Маковского, где тот изображал парадные боярские свадьбы, смотрины царских невест, фальшивых русалок. Все это нравилось издателю Суворину, изливавшему свои симпатии Маковскому, и все это Стасов без обиняков называл «праздным баловством в искусстве».

Однажды на академической выставке Стасов осмотрел шестнадцать картин Маковского и с горечью отметил в одной из своих статей, что в работах Маковского все есть: полное отсутствие содержания, миловидные яркие краски, сладкие рожицы, античные сюжеты сродни Семирадскому. Каирские картины Маковского выглядели эффектно, ими восхищались любители «чистого искусства», не искавшие в них глубокого жизненного, идейного содержания. Но как-то от живописца Лемана, удачно рисовавшего портреты парижанок, Верещагин узнал, что Константин Егорович написал ряд вещей, в которых чувствуется отход от будуарных панно и конфетных головок к более глубоким темам. Верещагин заинтересовался и пожелал видеть новые картины Маковского.

Кроме того, у Верещагина к тому времени возникло намерение расстаться с Парижем, продать все недвижимое имущество, дачу с мастерской — и навсегда переехать в Москву. Это намерение было одобрено и Лидией Васильевной, тяготившейся продолжительным пребыванием за границей, вдали от своих родственников. В лице Маковского Верещагин предвидел покупателя на дачу и мастерскую… Итак, Василий Васильевич пришел к Маковскому. Был воскресный день. Маковский отдыхал в большой комнате, сплошь увешанной собственными картинами в бронзовых тяжелых рамах. Он вышел навстречу Верещагину и, широко раскрыв от удивления глаза, басовито сказал:

— Вот уж кого не ожидал, так не ожидал!.. Господи, каким же это ветром и откуда вас занесло?..

Верещагин отшутился:

— Действительно неожиданно. Бухнулся пред ваши светлы очи, как лапоть с крыши… Принимайте таким, каков есть!

— Это уж, батенька, видно, не зря. Верещагин ко мне пришел неспроста. Ну-с, Василий Васильевич, раздевайтесь, и — добро пожаловать. Чем можете меня порадовать? Проходите. Усаживайтесь.

— Видите, вы какой. Порадовать? А может быть, я браниться пришел?

— Это дело ваше, Василий Васильевич. Что я слышал? Правда ли, будто вы развелись с первой женой и уже успели жениться?

— Настоящая правда.

— Поздравляю и желаю многодетного счастья!

— Благодарю. Для начала уже есть дочь.

— Отец семейства! Давно пора!.. Как ваши успехи в Америке? — спросил Маковский.

— Пока еще выставки там не кончились. Распродажей не занимался. Собираюсь снова поехать.

— А в Россию?

— Думаю совсем переезжать. Надоело, надоело жить за границей. Пора иметь свое гнездо у себя на родине.

— Совсем? Гм… — промычал Маковский. Встав с места, заложив руки за борта жилета, он прошелся по комнате. — Совсем? Как же так? А Париж? А Мезон-Лаффитт? Такая прелестная у вас дачка, две мастерских… Это кому же оставляете? — И дача Верещагина, и его две мастерские, и сад вокруг — всё это давно привлекало внимание Маковского. Но приобрести участок земли вблизи Парижа, построить такую дачу, развести такой быстро растущий сад из всевозможных деревьев — не каждому так удается. И Верещагину стоило все это устройство длительных хлопот и немалых денег.

— Так вот, Константин Егорович, чтобы не тратить время на лишние разговоры… Я предлагаю вам приобрести все это мое хозяйство, — сказал Верещагин.

— Что ж, предложеньице недурное, — ответил Маковский и повторил сказанное: — Что ж, предложеньице не дурное!.. — Затем он вышел на кухню и крикнул:

— Алексеич! У меня гость хороший, а ну-ка, поставь самоварчик!

— А вы что, думаете, от чаю размякну и покладистей стану при продаже своего имения? — в шутливом тоне спросил Верещагин вернувшегося с кухни хозяина.

— Была бы охота продать, а ценой сойдемся, Василий Васильевич. Сойдемся! Тем более что я в Россию пока не собираюсь. Я полюбил Париж. Об этом городе Петр Великий говаривал: что хотя Париж и воняет, но добро в нем перенимать художества и науки!..