Повесть о Верещагине

— Ага, война… это и младенцы знают. А кто с кем? То-то, не знаешь, а лезешь в подсказчики! Ты нам дело не путай. Глядишь, с твоих слов господин художник, Василий Васильевич, не то и нарисует. А нужна правда. Так вот, отсель видать… между тех деревень происходила драка русской кавалерии графа Уварова с кавалерией французского генерала Ордана.

— Орлана, — поправил Верещагин и пожалел, что перебил старика.

— Да, да, может быть, по-французски и так, в одной букве нетрудно и ошибочку сделать, давно ведь это было. А ну, поехали дальше!..

Через полчаса они выехали на возвышенность, откуда хорошо просматривалась бородинская окрестность. Остановили лошадь, и все трое сошли с телеги.

— От этого места много можно глазом охватить, — сказал старик, оглядываясь вокруг. — Вот эти божьи твари, — показал он на монахинь из Спасо-Бородинского монастыря, — испортили нам с вами всю картину!.. Не на месте стогов наставили. Тут был когда-то редут, а около лежал смертельно раненный господин Багратион, вот не знаю, как его звать по имени-отчеству. Может, вы изволите знать?

— Петр Иванович, генерал от инфантерии, — сказал Верещагин и стал с особой внимательностью осматривать местность, где высились стога уже успевшего пожелтеть сена.

— Отсюда его на носилочках и унесли в ту сторону, где кобыла ходит с жеребчиком: там был курган с укреплением, а за тем курганом, ныне изрядно срытым, — песок вывезли для поправки дорог, — стояло в засаде войско Раевского… Давайте-ка мы с вами махнем в деревню Татариново, там еще кое-что вам напомнит про былые дела, — предложил провожатый.

За небольшим перелеском они въехали в поскотину. Коровье стадо паслось и грелось на обширной поляне, поросшей мелким кустарником. На горушечке лежал дремлющий пастух. Лицо его было накрыто соломенной шляпой, подол выцветшей рубахи завернулся на грудь, так что солнце, гулявшее в безоблачных просторах, скользило лучами по загоревшему животу. Мальчик-подпасок играл на берестяном рожке какую-то унылую мелодию. Коровы слушали игру и, довольные, стояли поблизости, лениво жуя свою жвачку.

— Бородинская пастораль! — заметил Верещагин, показывая Киркору голобрюхого пастуха и его бдительного подпаска. — Для «передвижников» готовый этюд, в красках, со светотенью…

— А нам известно, — заговорил опять старик, — что на эту горку или вокруг нее двадцать пятого числа была выставлена французская батарея. И где бесстыжий пастух развалился, дрыхнет, закрыв образину шляпой, тут Наполеон с маршалами того числа расписал план боя. Да Кутузов, Михаил Илларионович, все ему и попутал… А теперь нам надобность ехать прямо в Татариново. Там можно у моих знакомых чаишком побаловаться…

Поездка по бородинским окрестностям, да еще с таким провожатым, вполне устраивала Верещагина. Его воображению представилась картина сражения двух великих армий. В Татаринове, в старой, приплюснутой к земле избушке под соломенной крышей, за некрашеным столом, с толстой столешницей из широких березовых тесин, Верещагину и его спутникам подали самовар и чайную посуду.

— А чаек и сахарок, бог милостив, если есть — то кушайте свой. У нас этого заведения нет, — жалобно объявила старушка — одна-единственная оставшаяся дома в эту страдную пору.

— Нам не это дорого, — торжественно и важно заговорил старик провожатый. — Тут люди из Москвы, они чаем-сахаром сыты. А ты вот скажи-ка им, москвичам, чем ваша изба красна, чем именита?..

— Про то, родимой, всем людям ведомо, — отвечала старуха. — И свекор мой, бывало, говаривал, и другие добрые люди тому были свидетели, сказывали: в этом углу за этим столом сам Кутузов сидел с начальниками…

— Видите, куда я вас затащил! — с гордостью, сверкая глазами, возгласил старик и стал разливать кипяток в чашки.

В тот же день, с помощью старика провожатого, Верещагин собрал полный карман французских пуль и картечи. Он побывал на могилах французских и русских солдат и, когда вернулся домой, соорудил небольшую посылку и отправил ее во Францию на имя критика Жюля Клярти. На мешочек с пулями он приклеил записку: «Французские печеные яблоки, собранные на огороде в Бородине, позади бывшего главного редута…»

У историка Забелина

После нескольких поездок в подмосковные волости Верещагин снова с усердием принялся за работу. Но иногда ему еще казалось, что недостает некоторых деталей для полноты той или другой картины цикла 1812 года, и тогда он снова обращался к архивам и к литературе, отразившим эту величественную эпопею русского народа. Однажды Верещагин пришел за помощью и советом к известному историку и археологу, почетному члену Академии наук, Ивану Егоровичу Забелину.