Повесть о Верещагине

«Я начал уже немного работать (здешние храмы очень интересны) и думаю, кое-что напишу. Живу в самой романтической обстановке, в маленьком домике не то лесника, не то садовника близ самих храмов. Крутом водопады, потоки и лес. Криптомерии, те самые, что не принялись в Сухуми у моря, здесь достигают 20 сажен в высоту и полторы сажени в диаметре… Японец и его жена, у которых я живу, премилые люди…»

Осень в Японии оказалась дождливой. Приходилось ждать солнечных дней, чтобы сделать зарисовки. При всем разнообразии впечатлений в Японии думы о семье не давали Верещагину покоя. Он тревожился за жену, недостаточно приспособленную к практической жизни, заботился о детях, о воспитании их. Теще своей художник не доверял воспитание детей, а потому в письмах строго предупреждал Лидию Васильевну:

«Боюсь, чтобы бабушка не стала снова преподавать детям свои учения, не жалея детских головок: я ведь все-все переломаю снова, чтобы не развращать разум детский учением о поклонах пониже, о просьбах понастойчивее и послезливее, о лицемерии помолчаливее… Умоляю тебя, голубок мой, читай больше с детками и объясняй, это развивает их, а о том, что правила всякие они узнают позже, не горюй, верь, что все это уладится… Верь мне, что чтение с тобой будет иметь громадное влияние, и делай это не урывками, а ежедневно…»

Установились сухие, солнечные дни. Верещагин пробуждался с восходом солнца, уходил в окрестности Никко, иногда выезжал в ближние города, интересовался японской архитектурой, ансамблями и пейзажами. Окруженный любопытными молчаливыми зрителями, он с большим упорством и невозмутимым спокойствием писал этюды храмов и жилищ, делал зарисовки местных типов. Но не было уже того задора, который сопутствовал ему в прежних длительных поездках по свету. В городе Никко Верещагин заинтересовался архитектурой и всеми украшениями грандиозного мавзолея сегуна Токугава Иэясу. В давние времена к постройке этого здания были привлечены все феодальные князья Японии. Вся страна своими лучшими художественными силами участвовала в создании этого национального памятника. Ваятели статуй из Нара, литейщики из Киото, строители из Касуга, лучшие живописцы Японии — Кано Таниу, Кано Ясуноби и многие другие художники тринадцать лет трудились над внутренней росписью мавзолея. Окончен он был в 1647 году. Живопись, бронзовое литье, тонкая резьба по дереву и кости, лаковые декоративные детали, витиеватая лепка, пилястры, балюстрады, стилизованные изображения на стенах и в скульптурных группах — всё это замысловато перемешалось и слилось в беспокойное художественное нагромождение, лишенное величавой простоты, присущей строгому классическому стилю…

— Это своеобразное «японское барокко», — определил Верещагин после неоднократного осмотра японского мавзолея со всеми его деталями. И у него не явилось желания зарисовывать всю сложную громаду — «опочивальню» японских владык. Он сделал лишь несколько набросков карандашом, десяток этюдов маслом в Никко, Токио и Киото. Ему хотелось как можно больше видеть, слышать и знать о Японии. Немногословные переводчики заискивающе улыбались и многое утаивали. Он замечал и угадывал скрытую неприязнь к нему, как к представителю страны, не вызывавшей здесь дружелюбного отношения.