Повесть о Верещагине

— Кажется, ничего выдающегося не происходит, — отвечал Верещагин на расспросы учителя. — Отец пишет, что собирает с мужиков выкуп за уступленную землю, часть земли отдает в аренду, часть распродает. Во всяком случае, судя по делам моего отца, старые устои рушатся быстро и невозвратимо. А судя по газетам, в России наступает пора промышленного оживления. Строятся заводы и железные дороги, английские, немецкие и французские предприниматели, опережая друг друга, влезают куда выгодно. Дворянство мечтало урезать права монархии конституцией, но ничего не вышло. Разговоры в печати об освобождении Польши тоже безрезультатны. За три года после «освобождения» подавлено в России свыше тысячи крестьянских бунтов, — таковы пока последствия реформы.

— Да, друг мой, и эти сведения из России не говорят о спокойствии и затишье. Свыше тысячи крестьянских волнений многое значат. Рано ли, поздно ли, все это может вылиться в крупное, потрясающее событие, — сказал Жером и, тут же опровергая сказанное, добавил: — Едва ли русские цари стесняются в мерах предосторожности. Они всегда подавляли. Разин, Пугачев, декабристы… Накоплен исторический опыт подавлений…

— Но накапливается и опыт решительных протестов. Не забывайте, профессор, и эту сторону вопроса.

— Вы правы, Верещагин.

— В эти годы не блещет деяниями и ваша прекрасная Франция, — заметил Верещагин, — происходит некоторое топтание на месте. Будничная скука в политике, в жизни страны.

— Больше того, — согласился Жером, — если в некоторых державах царей и королей официально именовали иногда великими, то нашего Наполеона Третьего история, пожалуй, назовет Неудавшимся или Неудачным. Говорят, Бисмарк его назвал «непризнанной, но крупной бездарностью». Очень метко и ядовито. В Мексике у нашего Наполеона получился провал. Республиканцы там вытеснили французов. Пытался наш король вмешаться в польское восстание — и тут неудача. А нынче каждый мальчишка во Франции знает о секретных замыслах короля завоевать Бельгию! Но разве Пруссия позволит… Бедная Франция! Много несчастий упадет на ее голову, если этот король долго задержится у власти…

Быстро двигалось время. Первый год учения у Жерома подходил к концу. Верещагин писал красками то в мастерской — при Академии, то в пригородах Парижа, куда выезжали все ученики студии на этюды. Жан Леон Жером каждый раз сопровождал их, следил за их работой. А в минуты отдыха, в перерывы, собрав всех учеников вокруг себя на лоне природы, он беседовал о свойствах и гармоничном смешении красок, о грунтовке холста, о взаимодействии перспективы и теней. Говоря о колорите как о результате впечатления, произведенного на зрителя сочетанием красок и оттенков, Жером приводил примеры из классических работ. У венецианцев он находил глубокий, блестящий колорит, у Рафаэля — нежный, у Рубенса — сильный и смелый; по его определению, в каждом случае у художников, ставших великими, колорит подчеркивает творческий характер, умение комбинировать краски и оттенки, сходствующие изображаемой натуре.

Бывая со своими учениками в Лувре, Жером обращал внимание их на работы крупнейших мастеров голландской школы во главе с Рембрандтом; критиковал картины Пуссэна с его мифологическими сюжетами и застывшими в величественных позах фигурами; восхвалял своего соотечественника Антуана Ватто, писавшего веселые бытовые сцены.

Однажды, возвращаясь из очередной экскурсии по музеям Парижа, Жером и его ученики, уставшие за день, проходя по площади Согласия, захотели отдохнуть в тени деревьев.

Площадь Согласия — украшение Парижа. Всегда в свободные часы Верещагин приходил сюда любоваться городским пейзажем, панорамой города. Здесь с одной стороны — пышная зелень насаждений Елисейских полей, с другой — сад Тюильри, с третьей — Сена, пересекаемая мостом, и, наконец, с четвертой стороны — два дворца Габриэля с их величественными фасадами.

Были горячие, душные сумерки только что прошедшего парижского дня. Жером расположился под ветвистым деревом в кругу своих учеников и, как веером, помахивал шляпой перед своим иссеченным морщинами лицом. Верещагин сидел около него и перелистывал тетрадь с записями луврских впечатлений. Потом он вспомнил что-то, как бы выпавшее из памяти или недостающее в записях, и обратился с вопросом к Жерому:

— Скажите, профессор, что самое важное, за что нужно ухватиться обеими руками, всем своим существом, чтобы выйти победителем на арене искусства?