Повесть о военных годах

Самые трудные минуты в жизни солдата на войне — это последние минуты перед сигналом атаки, началом боя. Напряженным ожиданием наливается каждый мускул. И хочется остановить время: подожди, дай собраться с мыслями и силами; и хочется подтолкнуть его: скорее, я уже готов. Уже руки уперлись в бруствер окопа, уже пальцы немеют, сжимая рычаги… И вот первый снаряд, первый шаг пехотинца, первый метр вперед рывком преодолевает танк. Будто разом отпустили свернутую спиральную пружину, и она, стремительно распрямляясь, освобождает тело и мозг от тягостной нагрузки, все становится на свое место: ты в бою, и уже никакие мысли не занимают тебя, кроме одной — исполнить то, что тебе положено, и, может быть, чуточку больше. Но это минуты, а у нас впереди были еще целый день и ночь такого ожидания и вынужденной бездеятельности.

НА ПРУТ!

В ночь на двадцать первое августа на плацдарм прибыли новые части. Дрогнула и сразу стала разваливаться немецкая оборона. На следующий день наше соединение вошло в прорыв.

Набирая скорость, стремительно вклинивались в расположение врага танковые колонны. Плотно закрыты люки танков; прижавшись плечом к броне, сжимая в руках автоматы, всматривались в недалекие рощицы автоматчики десанта.

Вперед, только вперед! Мимо опрокинутых пушек врага, мимо развороченных блиндажей, мимо сгоревших вражеских танков, мимо трупов в серо-зеленом обмундировании… Вперед!

То и дело в поле у дороги разрывались вражеские снаряды.

Но вот и заминированный участок позади; пройдены последние немецкие траншеи; уже менее обгорелая земля под ногами, чище воздух — линия вражеской обороны осталась далеко позади.

В облаках желто-бурой пыли, мимо необъятных кукурузных полей, мимо небольших рощиц шли танки бригады. Из открытых люков башен выглядывали командиры, исчезла напряженность в позах десантников, не так крепко прижимались солдаты к броне. Штабные машины с трудом поспевали за танками.

Холмистая местность сильно затрудняла наблюдение. Только дойдя до вершины холма, видишь, что делается внизу под ним или на скатах следующего. Отступающий противник, конечно, использовал особенности местности, и наши танки частенько попадали под огонь вражеских арьергардов. Но боя немцы не давали; огрызнувшись, они уступали дорогу.

Громить их — значит уклоняться от маршрута.

— Пусть уходят, — махнул рукой командир бригады. — Далеко не уйдут, доберемся.

В два часа ночи передовые танки 3-го батальона капитана Колбинского, проскочив через косогор, хотели было спуститься по небольшой ложбинке к реке, но были встречены сильным артиллерийским огнем. Не успел еще штаб бригады оттянуть в сторону свои автомашины и рации, как батальон Колбинского был готов атаковать противника. На вершине холма лихо развернулись пушки приданного нам ИПТАПа[6]. За танками Колбинского, в промежутках между ними, выросли темные, молчавшие до поры до времени самоходные орудия.

— Готов к атаке! — доложил по радио Колбинский. — Разрешите командовать огнем артиллерии?

— Командуйте! — ответил комбриг.

Мы, офицеры штаба, находясь неподалеку от орудий ИПТАПа, следили за тем, как развернется бой.

— Сейчас мы увидим очень умный и красивый маневр. Колбинский умеет воевать с толком, — сказал Луговой, стараясь сохранить внешнее спокойствие. Однако майор явно волновался.

— Комбат Колбинский командует: «Артиллерии приготовиться, смотреть цель!» — передает радист.

— Как — смотреть?! — встревожился Луговой.

В это время сильные фары танков осветили долину реки, до отказа забитую обозами, пехотой и артиллерией противника. Лишь одно мгновение горели фары. После яркого света, казалось, стало еще темнее.

— Капитан Колбинский приказал: «Артиллерия, огонь!» — едва успевал передавать радист слова команды.

Полыхнул залп, дружный, резкий, как будто кто-то с силой разорвал большой кусок коленкора, за ним второй, третий… Внизу взметнулись рваные языки пламени.

— Прекратить огонь! — командует Колбинский. — Танки, вперед!

Танки рванулись вниз. Мы больше ничего не видели, слышался только рев танковых моторов, гром, лязг, скрежет. Батальон Колбинского настиг врага.

— Вот, пожалуйста! — радостно сказал Луговой, когда мы шли к своим машинам, — я же говорил, Колбинский очень умно проводит бой. Дал артиллеристам взглянуть на цель, чтоб не садили в «белый свет». Атака? Смелейшая атака. Разве это не «наглядное пособие»?

Назавтра, приехав в 3-й батальон с приказом перехватить железную дорогу, связывающую Молдавию и Румынию, я застала Колбинского в горе: только что погиб один из любимых его командиров танка.

— Парень-то какой был! — говорил Колбинский. — Золото, а не парень! Я ему рекомендацию в партию перед боем написал. Дважды горел, в каких серьезных переплетах был — все берегла его судьба! С первых дней войны на фронте, а вот сейчас, на исходе войны, погиб…