Повесть о военных годах

— А-а… Ну, это ничего, раз только оглушило. Полежишь — все пройдет, — сказал подполковник. — Да что ты ищешь? Лежи, лежи, не поднимайся.

— Где моя сумка? Где она? Мне без нее никак нельзя.

— Какая сумка? — недоумевающе спросил подполковник.

— Как — какая? Санитарная.

— Зачем она тебе? Ты же говоришь, что не ранена.

— Разве я для себя? Я ведь сестра. А раненые как же? Чем я их бинтовать буду? Мне без сумки нельзя.

И, удивляясь тому, что он не понимает таких очевидных и простых вещей, Шура терпеливо пояснила:

— Видите ли, моя военная специальность — сестра, а сумка… Как бы это лучше сказать?.. Ну вот, например, как ваши орудия, — она мое боевое оружие. Вы ведь не бросите ваших пушек, пока можете стрелять из них? Так и я должна быть на своем посту. У каждого свое дело. Я сейчас встану и буду работать.

Но встать она не смогла. Чуть приподнялась — закружилась голова, от острой боли в затылке помутилось сознание, и река и подполковник куда-то поплыли, медленно растворяясь в сером, удушливом тумане. Подполковник присел на корточки, осторожно поправил неловко запрокинувшуюся голову девушки и неумело пригладил спутанные волосы.

— Ишь ты, боевое оружие!.. — Его громоподобный бас смягчился, в голосе прозвучала теплинка. — Везет мне сегодня на непокорных девчонок, — усмехнулся он. — Одна на меня прикрикнула: «Прошу вас не ругаться! Я, дескать, свое дело знаю»; другая, в чем только душа держится, тоже поучает. Ту не уберегли, так уж тебя не оставим. Будем уходить — возьмем с собой. Перенесите сестру в укрытие, в воронку, что ли. Дайте ей воды и хлеба из нашего НЗ, — приказал он, поднимаясь, и, заметив, что Шура опять открыла глаза, прикрикнул: — А ты лежи и не смей противоречить! Нам сейчас не до тебя: видишь, снова начинается обстрел.

У самого берега шлепнулись в воду один за другим два снаряда, взметнув столб воды и грязи. С этой минуты началось то, что сделало Шуру взрослой.

Из-за небольшого бугра на противоположном берегу вышли вражеские танки. Они ползли неторопливо, черные на фоне голубого неба, выбрасывая из своих хоботов-пушек вместе с облачками дыма снаряд за снарядом. Танкисты за толстой броней не утруждали себя точной наводкой по цели — она была слишком множественной и очевидной: обоз, сгрудившийся у переправы. Каждый снаряд неизменно находил свою жертву. Летели вверх обломки повозок и автомашин вместе со страшными кровавыми клочьями, бились, запутавшись в постромках, обезумевшие от ужаса лошади, кричали раненые. Все, что уцелело, беспорядочно бросилось к реке. На мосту немедленно образовалась пробка.

— Орудия! Развернуть все переправившиеся орудия! — прогремел могучий голос подполковника.

Еще несколько минут безнаказанно продвигались вперед танки, как неумолимые чудища, несущие только смерть и разрушение.

Это было так страшно, что Шура зажмурила глаза и закрыла лицо руками.

— Ого-онь! — услышала она перекрывший все голос.

И залп, нестройный, но могучий, потряс воздух.

— Ого-онь!

И снова залп, резкий и на этот раз дружный. Как будто бы выстрелило одно орудие необыкновенной силы.

Мортиры и гаубицы, маленькие противотанковые пушки и зенитные орудия, полевые орудия разных калибров, располагаясь недозволенно близко друг от друга, объединенные единой волей громкоголосого подполковника со стальными нервами, вели единственный в своем роде огневой бой с танками врага.

Немцы замешкались. Видимо, они не ожидали такого серьезного и организованного отпора.

Воспользовавшись передышкой, саперы закончили наводить вторую переправу. Но и она не выручила, и на ней образовалась такая же пробка.

Подполковник что-то кричал, стараясь голосом перекрыть грохот, потом безнадежно махнул рукой и что-то приказал лейтенанту, командовавшему тремя маленькими противотанковыми орудиями.

Лейтенант и солдаты из расчета выкатили на руках одну пушку к самому берегу.

Подполковник взбежал на мост.

— Всякого, кто будет мешать порядку, буду расстреливать я сам! — жестко прозвучал его голос, — Лейтенант! Бегом на тот берег. Головой отвечаете за порядок.

Не сама угроза, а сила убежденности в своей правоте и необходимости самых крутых мер, прозвучавшая в голосе подполковника, подействовала отрезвляюще. Поспешно, но уже в относительном порядке потянулся по двум мостам обоз. Разноголосый грохот артиллерии, не прекращающей ведение огня, вселил уверенность в благополучном исходе переправы.

Но немцы уже опомнились и осмелели. Их танки находились слишком далеко, и очень немногие наши снаряды достигали цели. Почувствовав себя в относительной безопасности, немцы снова открыли огонь, но теперь не по обозу, а по мешающим им орудиям. Танки противника поддерживала огнем артиллерия.

Подполковник стоял меж двух мостов, на самом открытом мосте, так, чтобы его все видели, и, успевая следить за тем, как идет переправа, командовал огнем своих разнокалиберных батарей. Вдруг он покачнулся и медленно, неестественно медленно опустился на землю.

Преодолевая болезненную слабость, забыв о страхе, выползла Шура из воронки и, пошатываясь, побежала к нему.