Повесть о военных годах

В этот день в Ивановку пришла танковая бригада. До войны мне, как и многим школьницам, верхом мечтаний казалось стать летчицей. Теперь при виде танков мечты о самолете поблекли. Танки! Вот о чем до́лжно мечтать, к чему стремиться! Ничто, кажется мне, не может сравниться с чувством огромного подъема, которое охватывает вблизи танка, при виде того, как, громыхая гусеницами, плавно покачиваясь, идет он! Все уступает дорогу богатырскому броневому коню. Как в сказках говорится: «Конь бежит — земля дрожит». Наверное, такими богатырями чувствуют себя и танкисты в своей удивительной машине. Меня всегда тянуло к машинам. Но сейчас в танках я видела не просто машину, а олицетворение боевой мощи моей страны. Воевать в танковой части, быть танкистом — значит воевать на главном, решающем направлении. Так казалось мне тогда, так думается и теперь.

Взволнованная событиями этого дня, я увидела перед собой ясную цель: уйти в строй и обязательно на танк.

Мне очень хотелось познакомиться с танкистами, и случай скоро представился. Ночью снова произошла заминка с машинами из медсанбата, и я отправилась в штаб танкистов за помощью. В избе разыскала майора, кажется начальника штаба. Он сидел сонный и злой, с перевязанным горлом. Подумала, ранен, оказалось — ангина. Даже обидно стало: танкист — и какая-то ангина! Майор без разговоров дал легковую машину, но мое уважение к нему было поколеблено: танкист не мог, не должен болеть такой банальной болезнью! Правда, майора вряд ли интересовало мое мнение.

На полученной машине капельмейстер Петя поехал в медсанбат, а я осталась дежурить в сарае. Было холодно. Небольшой соломенный настил крыши плохо спасал от сильного ветра, насквозь пронизывающего стены сарая. Санитары совсем сбились с ног: грели воду, поили раненых кипятком. На некоторое время это помогло. Но прошел час, и стало совсем холодно, заморосил дождь.

Выбившись из сил в борьбе с дождем и холодом, бросилась к избе, заменявшей ночью перевязочную, и позвала Буженко.

Саша с минуту постоял в дверях сарая, прислушиваясь к тихим стонам и тревожному дыханию дрожащих от холода больных людей, и тут же выбежал на улицу.

— Сено есть?

— Все, что было отдано тяжелым.

— Кормовое сено сюда!

Разбуженный старшина поднял всех ездовых, и санитары заботливо уложили раненых в душистое сено, собранное со всего села и обоза роты.

Через полчаса вновь напоенные кипятком, уже с сахаром, больные успокоились и заснули. Вся санрота отдала им свой паек сахара за два дня вперед.

К четырем часам утра пришла машина из медсанбата, и эвакуация, раненых снова наладилась.

Утром меня и Дусю послали в медсанбат проверить по спискам поступивших от нас раненых. Медсанбат находился в двадцати пяти — тридцати километрах от фронта и жил в полном покое.

Медсанбат, с тех пор как я из него ушла, разросся и обжился. Получены новые палатки, просторные, затянутые изнутри белыми простынями. В палатках стоят настоящие столы для перевязок. У сестер и врачей — чистые, белоснежные халаты. Даже раненые здесь выглядят иначе: у них более ухоженный вид.

Побродив и поудивлявшись покою, тишине и порядку, мы принялись за работу. Дуся перебирала записи в штабе батальона, я — в операционно-перевязочном взводе. Часов в шесть вечера ко мне подошел один из врачей.

— А ты под счастливой звездой родилась, — сказал он.

— Это почему же?

— Еще бы не счастливая. Разве это не счастье твое увело тебя с полкового пункта именно сегодня? Там, говорят, прямо в сарай бомба попала, всех побило. Кое-кого из уцелевших, но раненных только что привезли на сортировочную.

У меня подкосились ноги: «Товарищи, мои дорогие товарищи погибли! Все погибли!..» Прямо через кусты, не разбирая дороги, я бросилась к палаткам сортировочного взвода. Из штаба уже бежала Дуся. Я приостановилась, она догнала меня, мы ухватились за руки и побежали вместе.

На сортировочной никого из наших не было: «Неужели все убиты и никого, никого не осталось?..» Нас с Дусей со стороны, наверно, можно было посчитать за сумасшедших. Мы подбегали к раненым, заглядывали им в лица и бежали дальше. Наконец нашли лежавшего на носилках шофера медсанбатской машины, дежурившей в нашем полку. Мы обе так и упали перед ним на колени. Шофер говорил тихо, с трудом, но успокоил: наши все целы, сгорел пустой соседний сарай, его, шофера, ранило по дороге, попал под мину. Перегнувшись через разделявшие нас носилки, мы с Дусей обнялись и крепко расцеловались. Работу мы уже закончили, нам предложили заночевать, но мы категорически отказались и на первой же попутной машине поехали домой в свою роту.

Первым, кого мы увидели, подъехав к нашему медпункту, был Саша Буженко. Он шел по деревенской улице, о чем-то задумавшись, не обращая внимания на проезжавшую машину.

— Саша! Саша! — закричала я.

Дуся забарабанила по кабине полуторки.

Машина остановилась, и подбежавший Саша протянул нам руки. По очереди спрыгнули мы прямо в его объятья.