Повесть об Анне

– Мне снилось, профессор, как я ходила по даче, день был такой солнечный… Затем я зачем-то полезла на крышу… Поставила стремянку и полезла. Дом невысокий, но по лестнице пришлось подниматься очень-очень долго. Ну, вы сами знаете, профессор, в сновидениях такое бывает, когда не сходятся габариты. Ну, в общем, я поднимаюсь, поднимаюсь… Десятая ступенька, двадцатая, крыша уже близко, рукой можно дотянуться… И тут хрусть! Ступенька, трещит под ногой, и я лечу вниз. Хватаюсь руками за воздух, за пустоту, но понимаю, что конец мне. Долго так лечу, крыша от меня отдаляется все дальше и дальше, прищуриваюсь так крепко в ожидании сокрушительной боли, кусаю губы. Осознаю, что вот-вот спиной о землю ударюсь, вот-вот столкнусь… И просыпаюсь.

Охрименко не дышал, бледный он сидел и смотрел в стол, часто моргая. Ощущение сильнейшего дежавю било пульсом в его висках. Уста Анны полностью озвучили его собственный сон этой ночью, который он внезапно вспомнил. Ему действительно это снилось. «Черт возьми, – думал он, – мне и вправду это снилось! Дача, солнце, стремянка, крыша, хруст под ногой, ловлю воздух, падаю, лечу!». Он изумленно глядел на Анну, в голове у него выстреливали десятки мыслей и попыток понять, как она проделала такой трюк.

– Что это вы так побледнели? – произнесла пациентка, властно подняв голову и медленно поднимаясь с кресла. – Вы спросили, что мне снилось, я вам вроде как ответила. А на вас теперь прямо лица нет, неужто вам снилось то же самое? Хе-хе, – стоя перед профессором, Анна загадочно ухмылялась. – Говорят, профессор, если сны совпадают, то это любовь. Я бы рада, профессор, влюбиться в вас, но вы сами сказали, что мне нужен кто-то моложе.

Облокотившись на стол руками, она стояла перед Охрименко, словно грозовая туча, нависшая над цветочным полем. Несмотря на первоначальную уверенность в своем врачебном доминировании, сейчас он чувствовал себя маленьким и беспомощным, а его пациентка, словно гигантская скала, упираясь в самое небо, мрачной своей тенью давила на него. Он чувствовал, что тонет в ее плотной тени. Ему было что сказать, он мог с легкостью откинуться на спинку кресла и промолвить что-то о ее развитой интуиции и умении внушать свои соображения, о необходимости принимать какие-то препараты; мог быстро вернуть ее назад, в статус страдающей недугом, тяжелой пациентки с острой формой шизофрении.

Но он не мог сказать ни слова – они мешались прямо на языке. Все его умозаключения и решения становились липкими и в ее металлическом взгляде мысли его спутывались воедино, в бессмысленный несуразный комок,

– У вас еще есть вопросы ко мне, профессор? – гневно прошептала Анна, наслаждаясь растерянностью Охрименко. – Еще может рассказать, какое белье на мне одето? Голубенькое, знаете ли.

– Понятно, – тихо ответил профессор, тупя взор на своей папке с бумагами.

– Простите, слышно плохо.

– Думаю, вопросов нет…

– Хорошо, – кивнула Анна и села назад в кресло.

В кабинете, на несколько секунд, застыла абсолютная тишина. Казалось, даже молекулы в воздухе остановились.

– Я хотел бы, – сказал профессор Охрименко, – чтобы ты по ночам не навещала других пациентов.

– Ну конечно, – вздохнула Анна, взгляд ее вновь наполнился наивностью, ресницы снова застенчиво захлопали над ее глазами. – К сожалению, профессор, я не помню, как делаю это… Эх… Было бы это в моих силах, никогда вообще бы не выходила из палаты, дабы не беспокоить персонал своими выходками.

Профессор с удивлением следил за тем, как ее поведение кардинально меняется на глазах: прорезается кротость, а гневность прячется назад внутрь. Мрачная, нерушимая скала уменьшается, а вместе с тем, с Охрименко сходит ее тяжелая тень, и он вновь чувствует себя доктором, который беседует со своей пациенткой.

– Паша, – произнес профессор Охрименко. – Паша, тот самый, который находится в палате возле твоей палаты… Он утверждает, что ты с ним общаешься… Общаешься в мыслях или что-то типа того…

– В мыслях? – смутилась Анна.

– Что скажешь?

– Бедный Паша, – вздохнула Аня. – Он, бедняжка, порой днем со мной говорит, но забывает об этом, а потом только ночью ему кажется, что я говорю с ним сейчас. И, вообще, – покачав головой, сочувственно и печально произнесла она, – у него иногда один час протекает за один день, а порой пять часов кажутся двадцатью минутами. Несчастный парень.

– Это да, – с подозрением сказал профессор, оправившись от непонятной ситуации. Он продолжал наблюдать за пациенткой, которая сидела перед ним и вела себя симметрично наоборот, нежели пять минут назад. – У Паши есть нарушения восприятия времени. Тем не менее, Анна, я хотел бы…

– Нарушения восприятия времени, – повторила Анна, во взгляде ее вновь блеснули искорки, и улыбка застыла на ее лице.

– А что тебя смутило? – поправил очки профессор.

Анна не ответила. Ее улыбающееся лицо полностью замерло, широкая улыбка так и застыла. Профессор насторожился.

– Анна, – произнес он. – Анна, ты тут?