Повесть об исходе и суете

Самым жирным шрифтом объявлялось, что завтра наступает «древнейший праздник Песах, праздник исхода из рабства, откуда Бог освободил не только наших предков, но и нас».

Об этом, собственно, и голосили в рупор хасид с переводчиком:

– А солёная вода на пасхальном столе символизирует слёзы наших отцов во времена их рабства в Египте…

После этого заявления переводчик посмотрел на меня:

– Живёшь здесь?

– Нигде пока не живу. Я только приехал… А ты хасид?

– Нет, зоотехник, – сказал он и ткнул пальцем в значок на лацкане пиджака. – Харьковский университет! Я – по козлотурам, но их в Нью-Йорке нету.

– Совсем нету? – смутился я.

– Совсем. Но, слава Богу, есть хасиды, а у них – лишние деньги и идеи. Они в общем хорошие люди, но мне, знаешь, кажется, что в них просто места нету для плохого… Они вот хотят забрить к себе всю нашу братву и придумали эти глупые бригады с пикапами и переводчиками…

– Бригады? – ещё раз смутился я.

Тот не ответил:

– А мне, откровенно, стыдно: всё-таки Харьковский университет… Никто, конечно, нас тут не слушает… Только старые негры…

– А чего тогда голосишь? – не понял я.

– Тридцатка в день. А у тебя какая специальность?

– Тоже могу переводить.

– Он знает английский! – повернулся зоотехник к хасиду.

– Мазл тов! – улыбнулся тот и показал мне жёлтые зубы. – А хочешь к нам?

Вопрос не имел смысла, – только символический: не обладая специальностью, получаю сходу приглашение на работу! Я ответил на иврите. Мне захотелось убедить хасида, что, оказав мне доверие, он поступил мудро.

– Есть хасидское предание… – изрёк я. – Спросили как-то у Рабби Авраама Яакова: «Если всякому человеку есть место, отчего же людям так тесно?» И Рабби отозвался: «Оттого, что каждый хочет занять место другого».

Хасид рассмеялся и обратился к зоотехнику по-английски:

– Он говорит, что твоё место – это твоё место! – и, повернувшись ко мне, продолжил на еврейском: – Его место – это твоё место, потому что ты знаешь ещё и еврейский… А откуда ты его знаешь?

– Зоотехника? – не понял я.

– Нет, еврейский язык. Ты же из России?

– Его место – это его место! – ответил я и понравился себе. – Сказано: "Лучше страдать от несправедливости, чем творить её". А что касается России, вот что молвил о ней Рабби из Ружина: «Мессия объявится именно в России».

Хасид улыбнулся и перешёл на английский:

– А вот ещё о России. Любавичер рассказал. Один из хасидов Рабби Мотла из Чернобыля приехал к своему учителю, но остановился в гостинице. Когда он молился, повернувшись к стене, за его спиной появился человек и заговорил: «Дали земные измерил я пядью, но такого изгнания, как в России, не видел!»

– Я это предание знаю, – кивнул я. – Но в нём самое важное – концовка. Ранний образец сюрреализма.

– Образец чего, говоришь?

– Ну, это когда получается вдруг не простая правда, а самая правдивая.

– А! – догадался хасид. – Это советское, да?

– Нет, – извинился зоотехник, – соцреализм – это другое. Это – когда пьёшь и всем надоедаешь, а сюрреализм – когда принимаешь наркотики, молчишь и рубишь лес сидя. Потому что лёжа неудобней…

Я рассмеялся, а хасид спросил меня:

– Я всё равно не понял, но скажи какая там концовка?

– Такая: «Обернулся хасид Рабби Мотла и увидел, что человек, который сказал про российское изгнание, направился к дому учителя и вошёл внутрь. Но когда он последовал за ним и заглянул в дом, то его там не увидел. И никто никогда ничего о нём больше не слышал».

– Моя фамилия Шифман, – протянул мне руку хасид. – Я покажу тебя Любавичеру. Может, у него есть место, на котором нету никого.

– Любавичер – это главный в мире хасид! – шепнул мне зоотехник.

Я думал не о хасидах:

– Спасибо, но мне интереснее Манхэттен! Куда я и еду.

– Сабвеем не советую, – оскорбился Шифман. – Нам, кстати, ехать мимо: если хочешь – подбросим.

Я захотел и поехал в Манхэттен в чёрном пикапе без боковых окон. Визгливом, как хасидизм. Сидел в кузове, напичканном связками молитвенников и коробками мацы. На поворотах они елозили по сидению, наваливались на меня с разных сторон и били между ног – что казалось символическим происшествием. Правдивее правды.

Дольше всего задержалось чувство, что в пикапе было тесно, как будет в могиле.

7. Олень наслаждался безразличием к жизни

– Завтра праздник, а мы ещё ничего не раздали… Пару коробок и три молитвенника, – пожаловался Шифман.

– Ничего не поделаешь: не берут! – ответил зоотехник и, повернувшись ко мне, добавил по-русски. – Им, тутошним, невдомёк, что нашего брата к Богу уже не затащишь.

– А зачем? – сказал я. – Из двух людей, которые не встречали Бога, ближе к Нему тот, кто к Нему не идёт.

– Наш брат Бога не отрицает: просто не знает что с Ним делать, – и перешёл на английский. – Шифман, я вспомнил ещё одну!

– Я собираю шутки о беженцах, – извинился Шифман.

– Прилетает, значит, он в Вену…

– Кто? – потребовал Шифман.

– Наш брат.

– Так и говори!