Они обменялись несколькими словами, и Хилис с капитаном следом за Чарли вышли через заднюю калитку сада. Когда они достигли узкой тропинки, ведущей через луг к Дальнему Сорею, до которого оставалось примерно полмили, позади них на приличном расстоянии показался констебль. Он шел, стараясь не терять троицу из виду. Двигались они гуськом, без фонарей, сохраняя полную тишину. Взошедшая луна давала достаточно света, чтобы не сбиться с пути, а привлекать к себе внимание не входило в их намерения.
Однако не только команда капитана Вудкока украдкой двигалась сквозь тьму в сторону Дальнего Сорея. Десятки мужчин из обоих Сореев и окрестных ферм предвкушали долгожданное удовольствие и, сбившись в группки по два-три человека, топали к месту представления. Во тьме и безмолвии подобно светлякам плясали фонари, позвякивали бутыли домашнего пива, едва различимые фигуры сходились и расходились, чтобы вновь окончательно сойтись всем вместе у конюшни за сорейской гостиницей.
Все эти люди, если и переговаривались, то шепотом. Они прекрасно знали, что нарушают закон и что мировой судья Сорея сделал все возможное, дабы пресечь подобные сборища. Знали они, впрочем, и то, что в эту ночь капитан Вудкок и констебль Брейтуэйт должны находиться за много миль отсюда, в Кендале, на встрече, которую устраивала Гильдия работников обеспечения правопорядка. Так что никакие власти не могли омрачить предстоящее веселье.
В это же время из более удаленного места к конюшне за гостиницей направлялась еще одна компания, причем весьма разношерстная по составу. В ответ на призыв, быстро распространившийся по полям, лугам и лесам, на Остролистном холме у парадного входа в Большой Барсучник собралось великое множество животных. Стоя на куче камней, к ним обратился с речью Босуорт, который объяснил своим внимательным слушателям, зачем их здесь собрали, куда они отправятся и с какой целью.
Как можно было ожидать, члены этого необычного собрания не чувствовали себя достаточно спокойно в обществе друг друга. Существа поменьше старались держаться вместе и поодаль от тех, что покрупнее, а самые крупные растопыривали локти и занимали больше места, чем полагалось по справедливости. Нервы у животных были на пределе, чувства растрепанны. Толкаясь и огрызаясь, они то и дело раздраженно цедили сквозь зубы: «Куда прешься?», или: «Вы, должно быть, не заметили, сэр, но это мой хвост!», или: «Придвинешь еще на дюйм — откушу!»
Барсук поднял свой жезл, требуя тишины.