Читаем Повесть об отце полностью

Зеленел и благоухал веселый май. Вот сквозь деревья парка показался двухэтажный барский дом, фигурирующий в «Сне Каллистрата Степаныча». Вот обольяновская почта. В широком одноэтажном доме писателю принадлежали четыре светлые комнаты. Полная, моложавая и ласковая Мария Степановна — жена писателя — провела гостя в кабинет Подъячева, который искренне обрадовался встрече. Состояние его было тяжелым: уже более двух недель лежал с сильными болями в пояснице, врачи запрещали говорить и читать. Больной изъяснялся с трудом, задыхался. Утомлять его долгой беседой было нельзя. Первое впечатление, что это — душевный, располагающий к себе человек, подтвердилось дальнейшим знакомством.

После завтрака Анатолий Семенович — сын писателя, — познакомил нас с достопримечательностями. Смотрели пустующий усадебный дом, принадлежавший некогда графу Олсуфьеву, заглянули в комнату, где не раз гостил и написал рассказ «Хозяин и работник» Лев Толстой. А вот и хутор Семена Семеновича, старшего сына писателя, жившего там с теткой Анной. Анна Павловна похвалилась своим обширным огородом, а потом позвала в крошечную, типа бани, хибарку с одним маленьким окошечком — первый «кабинет» писателя. Горькая нужда временами выгоняла его отсюда, заставляя мыкаться по работным домам, монастырям и этапам…

В 1927 году по совету врачей Семен Семенович с женой совершил путешествие от Дмитрова до Нижнего и на 27—28 июня заглянул к нам. Писатель восхищался Петропавловским парком, зеркальными прудами:

— Какая красота! Ты, Петрович, живешь здесь, что граф Толстой в Ясной Поляне!

Когда я читала гостю свои отроческие сочинения, он сказал, что стихи скоро будут мною оставлены:

— Надоест, наконец, воспевать цветочки и луну, давно и много описанные. Перейдете к прозе, которая обладает большими средствами для выражения мыслей.

По желанию писателя, которого интересовало решительно все, отправились осматривать фабрику, потом посетили библиотеку.

— Книги ваши, — сказал ему библиотекарь, — пользуются огромным спросом. Очень нравятся рабочим «Мытарства» и «Этапы».

Семена Павловича порадовал ярославский бульвар с его вековыми липами — «богатый, тихий, задумчивый», как он выразился. Запомнились его слова:

— Как проста и мила природа, такими должны быть и ее описания.

На память об этой встрече остались отличные групповые снимки, сделанные возле нашего дома и на берегу пруда: Подъячевы, наша семья, ярославские писатели Д. Горбунов, А. Скребков и другие.

Вечером всей компанией проводили дорогих гостей в обратный путь. Грустно было прощаться с милыми сердцу людьми и видеть, как их уносит пароход.

Дружба с Семеном Павловичем была неотделима от дружбы с Иваном Михайловичем Касаткиным. 16 августа 1927 года он писал Малютину:

«Дорогой Иван Петрович! Большое спасибо Вам за любовь, за внимание, за ласку, такие письма, как Ваши, редко приходится нашему брату получать. И, насколько я понимаю, редки и люди такие, как Вы. Мне Семен Павлович много хорошего рассказывал о Вас, об обиходе Вашем. Ежели придется мне когда попасть в Ярославль, разрешите навестить Вас».

Волжанин-костромич, он любил Ярославль. В августе 1928 года Касаткин извещал:

«Сейчас у меня гостит Семен Павлович Подъячев, нынче уезжает. С женой. Вот тут и вспоминали Вас, под яблонями».

Подъячев обещал еще раз погостить у Малютина и 26 августа 1929 года вновь появился на ярославской земле. На этот раз здоровье его было несколько лучше, но мучила одышка.

— Этой зимой и весной, — хвастался он, — я бегал, доклады делал.

Когда шли с вокзала, Семен Павлович, глядя на церковь, бранил «святых»:

— Что мне боготворить их? Они возненавидели мирскую жизнь, ушли в пустыню. Пользы никому не принесли. Чудаки! Коленками на камни становились, Серафим Саровский траву «снитку» ел. С какой стати я им буду молиться? Все они были величайшими эгоистами — захотели попасть в царство божие, вот и проделывали все это.

28 числа фотографировались у лучшего в городе фотографа Н. Г. Галактионова. Снялись в двух видах, на одной из фотографий писатель читает газету. После фотографирования звали зайти к Надежде Леонидовне Трефолевой, которой обещали сообщить о приезде Семена Павловича. Она любила его рассказы: «Хорошо пишет, правдиво, просто, искренно».

— Что ей на меня смотреть? — категорически отказался Подъячев. — Книги мои она прочитать может. Я сюда приехал к тебе, Иван Петрович.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное