Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]

– Но дело, братцы, не в этом, – говорил начальник. – Вы знаете, кто такая эта Кондратьева? Ну, которую убили в поезде? Жена комиссара Кондратьева! Выхожу я от него, ломаю голову – чего это он на себя не похож – мутный весь, убитый какой-то, а секретарь посмотрел на меня и хмуро так бросил: «Мучается комиссар. Переживает. Любил он свою жену…» Какие же вы, говорит секретарь, оперативники, если столько времени до ее убийц добраться не можете? Скажу вам, братцы, – продолжал начальник, – ни в чем я не виноват, а мне стыдно и больно стало.

Санько пулей вылетел из кабинета. «Не виноват, – повторял он про себя слова начальника, – ни в чем не виноват, а стыдно и больно. Стыдно и больно ему, а он ведь честный человек. А я? Жулик я, двурушник. Зину мою хулиганье убило, выходит, и ее память я предаю, собственную шкуру спасаю. Не работа это. Пусть сажают, разжалуют, а Санько за пенсию свою совесть не продаст!» И он уже совсем было хотел немедленно идти к подполковнику Желтых и во всем признаться, но здесь ему в голову пришла новая мысль, и, всецело поддавшись ей, Санько совершил самую большую ошибку: он никуда не пошел, он решил действовать иначе. Он подумал, что признание в ошибке – это еще не устранение ошибки. Жарков на свободе, и кто знает, какие новые дела обдумывает он теперь со своими дружками. «Его надо взять, – решил Санько. – А еще лучше – понаблюдать за ним, выяснить его связи, их характер, „закрыть“ все адреса, и вот тогда преподнести все это руководству. Нате, мол. Вы думали, Санько так себе? Без пяти минут пенсионер? Черта лысого! Есть еще порох у Санько!»

Как у многих старых работников, до всего доходивших собственным умом, у Санько непомерно было развито чувство профессиональной уверенности, всезнайства. Он, конечно, понимал, что установить связи Жаркова – задача тяжелая и должны ее выполнять квалифицированные профессионалы из шестого отдела управления, но он был участковым уполномоченным, работал и постигал сущность своей службы в то нелегкое для милиции время, когда не было ни лишних людей, ни образованных кадров и когда любой участковый соединял в одном лице и сотрудника наружной службы, и оперработника, и разведчика. «Хлипкий он, – думал Санько про Жаркова. – Такой стойку держать не станет. Его прижать – он наложит в штаны и выдаст всех, расскажет все, что знает. Если я буду вести за ним наблюдение, сколько времени впустую уйдет. А так – возьму его за зебры – он расколется, не пикнет». Чем ближе подходил Санько к Сандунам, тем увереннее становился. И когда он увидел Жаркова и тот бросился к нему с подобострастной улыбкой и проговорил, кланяясь: «Народу сегодня – никого! А вы, как обычно, товарищ начальник?» – Санько, сдерживая дрожь охотничьего азарта, ответил: «Как обычно, милый. Только на этот раз шесть кружек давай, жажда меня мучит». Он разделся, повесил китель в шкафчик, веревочку с ключом – на шею. Взял веник и направился к дверям парной.

– Что новенького? – спросил Жарков, улыбаясь.

– Появились в городе какие-то гады. Ты посматривай, Жарков, шепнешь, если что. Вроде они даже форму милиции носят.

– А-а, – моргнул Жарков. – Учтем. Будьте в надежности. Вы сколько нынче париться рассчитываете?

– Минут десять, – ответил Санько и тут же вспомнил, что этот вопрос Жарков задавал ему каждый раз. «Время рассчитывал, – догадался Санько. – Эх, лопух-лопух ты, товарищ старший лейтенант. Ну, ничего. Смеется последний, гражданин Жарков. Последний…» – он скрылся в облаке пара.

…Когда через полторы минуты Санько появился в раздевалке, Жарков сидел на лавочке и спокойно рассматривал фотографии – свою и своих сообщников. Увидев Санько, он не торопясь положил фотографии в карман саньковского кителя.

– Похоже вышло. Научились ваши кое-чему.

– Ты, милый, не вздумай убегать, – сказал Санько на всякий случай. – Внизу оперативники, все ходы-выходы тебе перекрыты.

– Куда уж, – вздохнул Жарков. – Мы понимаем. Что же теперь будет, гражданин старший лейтенант?

– Что будет? – переспросил Санько, натягивая сапоги. – А ничего. Пойдем в управление, дашь показания, поможешь ликвидировать своих дружков. Если все получится в лучшем виде – можешь рассчитывать на снисхождение.

– Это значит – вместо вышки – четвертной? – усмехнулся Жарков. – Эхма…

– Да все лучше, чем пеплом над землей разлететься, – ответил Санько. – Тебе сколько?

– Сорок, – снова вздохнул Жарков.

– Ну будет шестьдесят пять. Возраст, конечно, да ведь ты сам виноват. Пошли.

На улице Санько остановился.

– Ты иди впереди. Иди спокойно, не шебути. Пуля, брат, все равно догонит.

– Все равно, – согласился Жарков. – Я понимаю, может, на троллейбус сядем? Тут до Петровки четыре остановки.

– Пешком надёжнее. Ты иди и рассказывай. Кто еще у вас в банде?

– Всего пятеро. Тот, что ваше удостоверение имеет, «Санько», значит… – Жарков усмехнулся. – Он человек веселый, в оркестре играет, на трубе… Ну, Тишкова вы знаете. Ну – я… Еще один есть, его не знаю. Все, кроме трубача и меня, без определенки! Главный – Штихель. Его ни разу не видал.

– Где же ваша хаза?