Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]

– Жизнь, – усмехнулся Трепанов. – В пятом году меня отдали под суд… Я тогда был матросом на миноносце «Стремительный», и старший унтер нашел у меня большевистскую прокламацию. Дали мне пять лет каторги. В десятом я вернулся в Москву, пошел регистрироваться в охранное отделение. Кстати, здесь, в нашем здании, и помещалось. Мне жандармский полковник говорит: не разрешим в Москве жить. Почему, спрашиваю? А потому, что суть ваша в вашем революционном прошлом. Вы, говорит, что вор прощенный. Но это я к слову… Вам же, братки, надо вот что сделать: пойдите на улицу, «пощупайте» блатных, но осторожно! Может, они чего и слышали, на какую-нибудь мысль нас наведут. И второе: под видом проверки квартир – к этому сейчас все привыкли, так что подозрения это не вызовет, – зайдите в дом четырнадцать, в квартиру четыре, к профессору Жичигину. Глаза держать разутыми, слушать в шесть ушей: о Бахареве – ни слова, никаких намеков, и все время помните: в любую секунду Жичигин, если он то, что мы подозреваем, может обронить слово и дать нам ключ к этой истории… А теперь ты, Никифоров, звони.

Никифоров набрал номер, но к телефону никто не подошел…

– Ладно, – сказал Никифоров. – И так ясно. Вернемся – я дозвонюсь к ней и все уточню.

Вечерело. Шли по пустым улицам. Фонари еще не зажигались. Афиноген поднял воротник пальто и поежился:

– Вот, говорят мне часто: ты начальник, то-сё… А у меня пальтецо – на рыбьем меху… А вообще-то несправедливо это… Мы служим революции, и могли бы нас одеть получше.

– Ерунду мелешь, – хмуро сказал Коля. – Служба революции – не билет в рай. Не будет так, чтобы одни ржавую селедку ели, а другие – осетрину копченую…

– Чего это ты? – удивился Афиноген.

– То… – Коля вздохнул. – Вспомнил свой разговор с приемным отцом… А это еще что такое?

В подворотне звенела гитара, хором пели похабные частушки.

– Отрыжка царизма проклятая! – выругался Афиноген. – В мешок их, а, Никифорыч?

Никифоров замедлил шаг. Блатные заметили оперативников:

– Почтение блюстителям, – гитарист выплюнул окурок и приподнял кепочку-малокозырку. – Желаете взять смехача на характер?

На тротуар вылетел раздетый догола парень. Он стыдливо прикрывался ладонями.

– Предлагает побеседовать с этим типом, – перевел Афиноген Коле воровской жаргон. – Они его якобы раздели…

– Как это якобы? – Коля рванул из-за пояса брюк кольт.

– Тихо… – Афиноген отвел руку Коли, спросил: – Слышь, Дуся, я тебя считал шутником. А ты так, фрайер с конфетной фабрики…

– Одевайся, Кныш, нечего дурака валять, – сказал Никифоров.

Голый юркнул в подворотню, раздался хохот.

– Молоток, кум, – сказал Дуся. – Хотели мы свосьмерить, да вы вовремя щекотнулись!

– Дела ждете? – спросил Никифоров.

– Фу, начальник, – сказал Кныш, выходя из подворотни уже одетым. – Такие вопросы… Я знал вас, как тактичного мента!

– Кутьков со своими троих оперативников убил, – тихо произнес Никифоров. – Напал на спецавтомобиль с валютой. Ежели вы не дураки – валите по домам…

Дуся и Кныш молча переглянулись. Все стали расходиться.

– Спасибо, что стукнул, начальник, – сказал Дуся. – Мы честные щипачи, с мокрушниками суп не варим… – Он дотронулся двумя пальцами до козырька своей кепочки и ушел.

– Пожалел? – спросил Коля у Никифорова.

– Нет, – сказал Никифоров. – Не их я пожалел. Они ушли – так что, считай, человек десять мы уже спасли от грабежа. А главное, придут ребята домой, раскинут мозгами, глядишь, кто-то и впрямь оставит кривую дорожку. Нам же меньше работы… Я тебе, Коля, так скажу: придет время, мы не преступников ловить будем, а неустойчивых людей от плохих поступков ограждать и вообще – перевоспитывать, понял?

– Кто его знает… – Коля хитровато улыбнулся, почесал в затылке. – Вообще-то убедительно говоришь. По-человечески… Да вот есть у нас в Питере такой Кузьмичев. Он нас так учит: сесть в засаду, взять с поличным и к стенке!

– Не знаю… – Афиноген пожал плечами. – Нас, милый, и на сто засад не хватит. А ежели делать, как учит твой Кузьмичев, – тысячу засад надо делать… Он кто такой, этот Кузьмичев?

– Есть там… один, – Коля не захотел продолжать разговор, стало обидно за своих. – Ладно. Ты лучше придумал, согласен. Хотя выдали блатным служебную тайну.

– Тю! – махнул рукой Афиноген. – Секрет полишинеля! Все блатные давно все знают, а кто сегодня не узнал – завтра будет знать, у них, милый, почта не хуже государственной, только по их почте весть о поступке Кутькова идет как романтика, а с наших слов им другая суть откроется!

– Слушай, – Коля с уважением посмотрел на Афиногена. – Все хотел тебя спросить: откуда ты столько слов ученых знаешь, не хуже Никиты моего, из Питера. Да ведь тот – бывший студент, – а ты – из рабоче-крестьян, а?

– Книжки читай – и ты будешь знать, – сказал Никифоров. – Вот, к примеру, что это за дом? – Никифоров показал на витиевато украшенное здание. – Либерти называется, выражает модерн буржуазной культуры. Самое большое буржуазное достижение, если по-русски сказать… У меня мечта есть. Сдам когда-нибудь свой браунинг и буду строить дома… Как это, Афиноген?

– Проектировать, – сказал Афиноген.