Повесть об укротителе

Не впервые это делал сержант Петухов, но каждый раз испытывал какое-то необыкновенное чувство. Он знал, что сапер при разминировании может ошибиться только один раз, но не от этого он приходил в приподнято-возбужденное состояние, когда зрение и слух обострялись до крайности. Это самочувствие напоминало ему то, когда он, укротитель, находился в клетке среди зверей, от которых ежесекундно можно ожидать нападения. Но здесь, в боевой обстановке, было еще сложнее и опаснее. В любой момент враг мог обнаружить их я сорвать боевой план. Вот это чувство тревожного ожидания боевых действий со стороны противника больше всего беспокоило Петухова. О смерти он думал редко. Когда же эта мысль пронизывала его и мгновенно обессиливала тело, он решительно отбрасывал ее от себя. «Не я один, — думал он, — миллионы не щадят своих жизней…» С тех пор как его родное село Семеновку заняли враги, Петухов часто думал о своей матери, оставшейся в оккупации, и горькое сожаление грызло его. «Чего я не взял ее к себе жить? — думал он. — Упрямая. Сама не захотела поехать. Говорила тогда: «Ты ведь у меня, Ваня, артист, все разъезжаешь, а я что там, сынок, буду делать в городе, в чужом доме? Я из своего родного угла никуда не поеду — здесь родилась, здесь и помирать буду». — «Как ты теперь живешь, моя мама, одна, старенькая?» — мысленно спрашивал Петухов, и тут же успокаивал и себя и мать, молча… разговаривая с ней: «Потерпи, мама, еще немного. Мы вперед идем, скоро освободим и вас…»

Петухов и Черкасов оделись в белые маскировочные халаты с капюшонами и сразу стали непомерно толстыми, неуклюжими, особенно низкорослый, плотный Черкасов. Белые накидки надели и на своих серых собак. Треф в накидке вел себя спокойно, а чувствительный Пурик несколько раз встряхнулся, пытаясь сбросить с себя одежду, и успокоился лишь после того, как, очевидно, почувствовал, что она крепко привязана и когда Черкасов, его хозяин, прикрикнул строго: «Нельзя! Пурик! Фу!»

— Смотри, Черкасов, за своим псом хорошенько, — напутствовал своего подчиненного Петухов, — а то он у тебя какой-то шальной…

— Зато он у меня старательный и чуткий, товарищ сержант…

— Старательность, Черкасов, хороша при уме и выдержке, а он у тебя неврастеник.

Взяв в левую руку поводок от собаки, а в правую щуп — длинную палку с острым железным стержнем на конце, — Петухов вылез из окопа и встал на лыжи. Вслед за ним вылез и Черкасов.

Низко пригнувшись, пошли. Впереди — Петухов, а за ним, на дистанции шести-восьми шагов, двигался Черкасов. Без лыжных палок трудно идти, но они мешали бы, да и в снег их опасно тыкать — можно нарваться на мину. Противник маскирует мины в самых неожиданных местах. Противник, отступая, стал хитро минировать поля и дороги: противотанковые мины заделывал в деревянную оболочку и потому их нельзя уловить электрическим миноискателем— «пищалкой». Такие мины можно обнаружить только щупом и тонким чутьем собаки-ищейки. А между большими минами закладывают и маленькие, противопехотные, с проволочкой — чуть ее задел и… взрыв.

Поземка несется по полю, крутится около кустиков и все заволакивает в мутно-белый цвет.

Ровное снежное поле и пологая высота, на которой зацепился противник, были безмолвны, и казалось, что враг или спит, или отошел…

Нет, вон луч прожектора заскользил по белому полю, выхватывая серые кусты, и застрочил пулемет. «Ложись!»— одновременно прошептали Петухов и Черкасов и, упав в снег, замерли. Треф прильнул к земле, а Пурик, вздрагивая, прижался к Черкасову. Пулемет умолк. Оборвалась и полоса света. «Прощупывают и пугают… — подумал Петухов. — Знаем мы ваши повадки — сами побаиваетесь…»

Сняли лыжи и, воткнув их глубоко в снег около кустика, поползли. Тяжело продвигаться — тонут в снегу, во зато хорошая маскировка. В полушубках жарко и неловко ползти, а тут еще и вещевой мешок, и автомат, и противогаз, и лопата. Все тянет, давит. Поземка бьет в глаза, порошит.

Время от времени Петухов и Черкасов повелительно шептали: «Треф, ищи! Пурик, ищи!» Собаки принюхивались к снегу и, натягивая поводки, рвались вперед. Старательный и горячий Пурик тыкал нос в снег, фыркал и чихал. «Тихо, Пурик! Фу!» — сердито шептал Черкасов.

И вдруг Треф, обнюхав снег около куста, сел возле него и так выразительно взглянул на своего хозяина, словно хотел вымолвить: «Нашел». Петухов легонько проткнул щупом снег и почувствовал, что наткнулся на дерево. Мина! Петухов снял рукавицы и, засунув руки в снег, неторопливо, осторожно обшарил, прощупал деревянную мину. Нет ли около нее и под ней опасной проволочки от мины затяжного действия? Как будто нет.