Повесть одной жизни

Мы с Ростиславом проводили время у меня на кухне. Оказалось, что он любит молоко. А я предпочитала чай с маленькими сухариками-кубиками, которые мама сушила из остатков хлеба. Беседа доставляла мне истинное наслаждение, хотя сидеть за нашим зеленым столом-тумбой было не очень удобно — колени упирались в дверцы. Но перейти в комнату мы не решались, чтобы не волновать маму.

Он продолжал рассказывать мне свою жизнь.

— В канун Нового Года у меня было ужасное настроение. Ничего, кроме пьянки в общежитии не предвиделось. Я зашел в Красный уголок и увидел молодого человека, сидящего в одиночестве у окна. Он смотрел куда-то вдаль, на степные снега, и как будто бы слегка хмурился. Я подсел к нему и тоже стал смотреть в окно, хотя смотреть там было совершенно не на что. Когда мы остались в комнате совсем одни, этот молодой человек вдруг спросил меня:

— Сын духовного лица, не так ли?

Обо мне это было многим известно.

— Так, а что? — ответил я.

— Ты вот по философии был лучший студент на курсе. Скажи мне, в чем материалисты не правы.

То, что он спросил об этом, очень меня обрадовало, но я еще осторожничал и потому тоже поинтересовался:

— А ты думаешь, что они не правы?

Его фамилия, как позже выяснилось, была Либенко, а дипломная специализация — архитектура.

— Правы те, кто правы, — проговорил Либенко.

У него было интересное лицо, проницательный взгляд и манера царственно вскидывать брови.

Мне сразу стало ясно, что этот человек не может быть материалистом. Он, видимо, тоже почувствовал ко мне расположение и пригласил к себе в комнату. Проговорили мы чуть ли не до утра. «Я, знаешь ли, с детства совсем не так, как теперь живу, воспитан был», — признался он.

И тогда я прямо спросил его: «За кого ты Христа почитаешь?»

— За Господа и Бога моего, — ответил он, не колеблясь.

— А Духа святого?

Он покачал головой и приложил палец к губам. Перед нами стояла початая бутылка вина.

На следующий день мы вместе с Николаем Либенко уже ехали в Караганду на поиски Библии. Кто-то подсказал нам, что где-то на окраине города, на станции Тихоновка есть действующая церквушка. Дорогой новый друг говорил мне удивительные вещи.

— Наше русское верование народное переплетается с чистейшей воды язычеством. Понятное дело — до всеобщего насильственного крещения «жили мы в лесу и молились колесу». Тут и костры, и пляски, и венки цветочные, и большая свобода нравов. Старуха Византия, умирая, отдала нам свое старческое, аскетическое христианство, а мы были народ-дитя, у которого теперь игрушки отобрали и в идеал монашескую жизнь поставили. Всякие там скоморохи оказались чуть ли не диссидентами! Ох, и трудно было все это переварить! Христианство, в котором жизнь — зло, а смерть — благо. Ну, конечно, со временем привыкли и во вкус вошли. Но вот для большинства вера по-прежнему по-язычески — только обряд, обладающий таинственной силой…

Когда отыскали церковь, священник долго разговаривать с нами не стал. Он даже возмутился, что мы, два советских инженера, подобной книгой интересуемся. Библию, оказывается, надо в церкви слушать, а не дома читать. Мы попытались возразить, что по-славянски не понимаем, но понимать — это не наше дело, сказал он. Ясно, что мы после таких слов развернулись и ушли. А он крикнул нам вслед: «Эй! Дашь двести рублей, пожалуй, и продам!» И рассмеялся так неприятно.

Я был вне себя. Ведь дома-то у меня лежала Библия, бери, читай, да как-то не доходило. Отец к этому меня не побуждал. И вдруг ведь как она нам понадобилась!

Вскоре моему другу прислали из дома посылку с сухофруктами, и на дне ее оказалась вожделенная книга. Мы стали читать ее вместе каждый вечер…

В эти дни, казалось, решается вся наша дальнейшая судьба. Как жить, во что верить. Однажды я встретил Николая в коридоре. Он шел и обеими руками держался за голову. Я к нему — он в сторону. «Не мешай, — говорит, — я думаю». Потом подошел к раковине в конце коридора и нагнулся под холодную воду. А когда встал, отряхнул капли с волос и сказал:

— Все, Ростя. Больше этого не будет.

— Чего не будет?

— Возлияний. Отныне и вовеки.

И знаешь, действительно, хоть мы и не были пьяницами и даже вино употребляли с водой, как древние римляне, но обоих нас как-то мучила из-за этого совесть. Мы становились другими. В Новогоднюю ночь заперлись у него в комнате. Девушки беспрерывно стучались к нам в дверь: «Мальчики, да вы что! Новый Год вдвоем встречать!» А мы будто нашли уютный дом в этом общежитии, так ощущали Слово Божье, как дом свой…