Повесть одной жизни

Через несколько месяцев Николай тоже перебрался в Караганду и местная община верующих даже помогла ему устроиться. Поселился он у Новосадов, наших новых знакомых.

Об этом семействе следует сказать особо. В нем действовали совершенно опрокидывающие все обычные представления о личных интересах правила жизни. Казалось, что добротный кирпичный дом на самой дальней из далеких карагандинских окраин существует главным образом для того, чтобы в нем, помимо восьми собственно новосадовских душ, жил и кормился всякий, кому необходимо «встать на ноги». Причем — годами!

Хозяин этого дома, Василий Тихонович, человек из породы больших пахарей, с советской властью давно разругался — не хотел «отдавать босякам» свое поле, право на которое полжизни отрабатывал у графа где-то на Западной Украине. Вспыльчивый и упертый, с бритым затылком и полуседым чубом на раз и навсегда загоревшем от зноя суровом лбу, по сути своей, по нутру, он был Хозяин. Но не скопидом, потому что в его домоустройстве, повторяю, всегда находилось место для многочисленных странников и пришельцев, в числе которых в свое время оказались и мы. Добряк он был на редкость! И жена его, тетушка Люба, ласковая черноглазая хохлушка, во всем противоположная мужу по характеру, была с ним сходна именно большим добросердечием. Никто никогда не видел ее возмущенной или потерявшей душевное равновесие. С Тихоновичем она не спорила, она вообще ни с кем и ни с чем не спорила, а о превратностях собственной непростой жизни говорила, как о вполне нормальных вещах.

— Да ей хоть хата вались, она только пригнется, чтоб не сильно ударило! — удивлялся, глядя на нее, Тихонович.

У них было шесть детей: три мальчика и три девочки. На момент нашего знакомства старший сын, Василь, служил на флоте, другой, Володя, учился в десятом классе, девочкам Марысе и Наде было по двенадцать-четырнадцать лет, а близнецам Коле и Катюше — по шесть.

Больше всех меня заинтересовала Марыся. У нее были такие смышленые, с огоньком, глаза и такая совершенно открытая этому миру белозубая улыбка! Я и не представляла, что в ее возрасте девочка может уметь так много. Она казалась уже совершенно взрослой и нисколько не тяготилась своими многочисленными взрослыми обязанностями. Непонятно было только, как она успевала исполнять их и при этом учиться в школе на «отлично». Я тоже была хорошей ученицей, но на делание уроков у меня, как правило, уходило полдня. А в какую часть суток делала уроки Марыся, я не знаю, потому что днем она пекла, вечером шила, ближе к ночи мыла и т. д. Не знаю также, каким образом, выросшая на хуторе в глухом лесу, в простой крестьянской семье, где говорили только по-украински, где некому и некогда было уделять внимание ее воспитанию и развитию, она, очутившись в городе, моментально впитала чистую русскую речь, манеры, вкусы. Я потом встречала людей, которые, прожив лет двадцать-тридцать в России, все равно неправильно делали ударения в самых обычных, каждодневных словах.

По вечерам во времянке — маленьком белом домике, особняком стоящем у Новосадов во дворе, собирались те, кто готовился к водному крещению. Степан Степанов, выступавший в роли протестантского катехизатора, поэтапно разъяснял нам символ веры и христианское отношение к мирской жизни. Поскольку он серьезно предостерегал нас от посещения всяческих увеселительных мест, подобных клубам, кинотеатрам и театрам, Марыся однажды поинтересовалась, дозволительно ли человеку верующему ходить в зверинец. Прежде чем задать свой вопрос, она осторожно подняла руку, как в школе. Степан призадумался и даже расстегнул ворот гимнастерки.

— В зверинец, говоришь? Нет, нельзя! — ответил он твердо. — Подумай сама, Марысенька, человек запирает в клетку создание Божье, а мы будем ходить смотреть на это? Нет, не должен ходить туда христианин!

Не менее категорично высказывался Степан и о чтении. По его мнению, нам следовало читать только Библию и произведения Духа Пророчества, все остальные книги назывались «мирскими» и не могли принести читателю никакой пользы. Несмотря на большую преданность своему старшему другу, по этому пункту мы в ответ сдержанно молчали. Конечно, думала я, есть много пустых, порочных книг, на которые глупо тратить время. Но ведь есть и совсем другие книги, способные возвышать, заставляющие мыслить!

Итак, мы прослушали целый курс подготовки к новой жизни. Оказалось, что пища по Библии подразделяется на чистую и нечистую, а из соображений здоровья лучше вообще отказаться от мяса. Николай пошел еще дальше, вычитав где-то, что селедка — это удавленина и есть ее нельзя, он отказался и от рыбы.