Повесть одной жизни

— Тогда вы могли бы заметить, что именно невежество и побуждает людей верить.

— В своей книге вы сделали из религиозных людей чучело и только это чучело разбили, не более. Где вы только разыскали таких простаков, которые у вас говорят от имени всех верующих?

Я заволновалась, видя, что разговор становится напряженным, но, взглянув на Лиану, поняла, что именно этого она и хотела. Ее лениво прикрытые черные глаза светились каким-то мрачным удовольствием.

— Вы что же, хотите сказать, что если бы я вас взял за модель, то мне нечего было бы сказать? — полюбопытствовал Горохов, небрежно развалясь в кресле.

— Вам стало нечего сказать уже тогда, когда вы попробовали критиковать Библию. В Библии нет противоречий.

— А я вам покажу, — воскликнул профессор, выпрямляясь. — Объясните мне, к примеру, каким образом на берегу оказалось стадо свиней, отправленное затем в море, если евреям строго-настрого запрещено употреблять в пищу свинину?

В этот момент я поняла, что защитить диссертацию по научному атеизму, наверное, не очень трудно. Собственно преподаватели этой дисциплины в ВУЗах могут говорить студентам что угодно, не опасаясь, что кто-то заметит ошибку, ведь мало кто в аудитории вообще держал в руках Библию.

— Дело было в стране Гадаринской, — тихо ответил Ростислав, — то есть в окрестностях эллинистического города Гадары, на восточном побережье, сплошь заселенном язычниками. Там еврейские законы не действовали.

В принципе такие мелочи у нас в церкви знала каждая старушка.

— Позвольте! Какая страна Гадаринская? Там сказано Гергесинская, кажется! — возразил Горохов.

— Это одно и то же.

Когда заговорили про «неувязку» с Иродом, умершим за четыре года до встречи с Иисусом, мне стало совсем неловко. Говорить профессору о существовании династии Иродов… да об этом он мог прочитать в любом солидном историческом источнике!

— В четвертом году до нашей эры умер Ирод Великий, а допрашивал Иисуса его сын, Ирод Антипа, — сказал Ростислав.

— В моем справочнике упоминается только об одном Ироде, — недовольно буркнул в ответ Горохов.

При написании книги он пользовался только одним справочником!

Я старалась не смотреть на Лиану, которая, слушая этот разговор, явно веселилась. Особый интерес у нее вызвали вопросы о бытие Божьем. Горохов, естественно, утверждал, что «наука доказала происхождение жизни из неживой материи». Ростислав возражал, говоря, что нигде и никогда не было экспериментально подтверждено и продемонстрировано, как одноклеточные организмы превращаются в многоклеточные, нигде и никогда не было показано, как возникали простейшие ощущения и сознание, как родились мышление и речь. Как объяснить множество тупиковых линий, пропущенных звеньев в знаменитой «цепочке», начинающейся с обезьяны и заканчивающейся человеком? Если эволюционная теория научна, утверждал он, то к ней должны быть приложены требования науки — факты и только факты, а если это своего рода религия, то тогда можно все дарвиновские построения просто принять на веру.

— Ну, мы с вами гуманитарии, — сказал Горохов примирительно, — где уж нам разобраться в естественно-научных теориях. Я предпочитаю верить ученым.

— Тогда прислушайтесь к Пастеру, Вирхову, Дюбуа-Реймону, которые экспериментально доказали, что живая клетка происходит только от клетки и самозарождения жизни нет. Или обратите внимание на аргументы биолога Менделя.

— Буржуазная наука для меня не авторитет, — последовал ответ.

Я потихоньку толкнула Ростислава локтем.

— Знаете, — вдруг задумчиво сказала Лиана, — мне вот подумалось… Во что человек верит, в то он постепенно и превращается. Если внушить себе мысль, что ты произошел от животного в прошлом, немудрено незаметно превратиться в животное и в настоящем. В какого-нибудь зверя.

— Лианочка! — воскликнул Горохов со смехом, — уж вы-то, точно, произошли от какого-нибудь ангела, судя по вашему характеру!

Видимо, он был заинтересован закончить разговор в шутливом тоне, потому что и Ростиславу сказал с ухмылкой:

— Ну, друг мой, если все-таки есть ваш Бог… Подумаешь, сгорит в один прекрасный день в адском пламени какой-то Горохов! Делов-то!

— Как низко вы себя оценили, профессор, — ответил Ростислав с волнением, — ведь для Бога каждая человеческая жизнь бесконечно ценна. Каждый человек в Его глазах стоит того, чтобы за него умереть. Понимаете?

Доктор философских наук натянуто рассмеялся, переплетя руки на груди, как упрямый ребенок. Может быть, что-то он и понял, но после этих слов распрощался, и мы с ним никогда больше не виделись.