Повесть про чужие глаза

Вернувшись из «Чёртовой Дюжины», бригада сразу собирает бульбулятор и накуривает растамана, чтобы он попустился от синьки и начал жить. Но он никак не оживает, а наоборот, впадает в полуобморочное состояние. Креативщики больше не пытаются его реанимировать, у них сегодня работы до фига и больше. Подняв ещё по колпаку, они покидают уютный уголок у плиты и идут монтировать ролик.

Часа через три у них уже готовы две версии клипа: одна с Юрой и одна с тупыми тётками, на всякий случай. Выйдя на кухню перекурить, они вспоминают про Юру и зовут его присоединиться. Но растаман не откликается, и нигде по офису его не видно.

— Наверно, на вокзал уехал, — прикидывает Славентий. — Он как бы куда-то ехать собирался. То ли в Полтаву… — точно, в Полтаву. В полшестого или около того.

— В полшестого? — озадаченно переспрашивает Маша. — А как же дядя Саша?

— Что «дядя Саша»?

— Ну, я хотела его дяде Саше показать.

— Дяде Саше? Зачем? — удивляется Славентий. — Дядю Сашу от фриков уже тошнит. Помнишь, что он сказал про ту массовку, которую мы для «Живчика» набрали? Он сказал, что это цирк и зоопарк, и вообще никого смотреть не захотел.

— Что ты сравниваешь? — говорит Маша. — То были реально клоуны, эмари какие-то. А это нормальный растаман.

— А дяде Саше без разницы. Его и от растаманов уже тошнит.

— Не тошнит, — возражает Маша. — Я ему звонила, он сильно заинтересовался. Обещал подъехать посмотреть. Тут же дело не в том, что растаман или не растаман. Тут дело в актёрских способностях.

— Дядя Саша сильно обломался бы, — замечает Олег. — Растаман сейчас никакой вообще.

— Да, — вздыхает Маша. — А вроде, не так много и выпил…

Её взгляд улетает вдаль — и тут она светлеет лицом и объявляет:

— Ребята, он ещё вернётся! Вон его рюкзак стоит, в коридоре под вешалкой.

— Наверно, он за пивом побежал, — предполагает Олег. — Представляю, какой у него сейчас сушняк.

— Хорошо, если и нам принести догадается… — вслух мечтает Маша.

— Да, пиво было бы сейчас очень в тему, — соглашается Олег. — Холодненькое…

— Могу спорить, что не принесёт, — обламывает его Славентий.

— Это почему ты так решил? — спрашивает Маша.

— Логика подсказывает. Если бы он нас угостить хотел, он зашёл бы к нам и спросил, кому чего сколько брать. Но он свалил по-тихому — значит, хочет похмелиться в одно рыло и по-тихому сюда вернуться, чтобы никто ничего не заметил.

— Ай-ай-ай, — смеётся Маша, — какой коварный растаман! Слава, что ты всё время на него бочку катишь? Чем он тебе не пришёлся?

— Не в том вопрос, — морщится Славентий. — Вопрос в том, принесёт он пива или не принесёт. Я вот готов на что угодно спорить, что не принесёт. А ты?

— Ну, может, и не пиво, — уступает Маша. — Многие растаманы пива не пьют. Может быть, он за соком пошёл. Или за квасом…

— Квас тоже в тему, — кивает Олег. — Холодненький…

— И квасу он тоже не принесёт, — продолжает вредничать Славентий. — На что угодно могу спорить.

Тут из-за стены доносится грохот поднимающегося лифта. Он очень старый и очень громкий, никакая звукоизоляция с ним не справляется. Лифт доезжает до шестого этажа, со скрежетом раздвигает дверцы.

— Ага, вот и Юра приехал! — говорит Маша.

— Посмотрим-посмотрим, чего он нам принёс, — бурчит Славентий.

Щёлкает замок — и в прихожей появляется дядя Саша. Очень неожиданно: время-то без четверти пять, никогда ещё он так рано не приезжал.

Маша реагирует молниеносно: вскакивает с места и перегораживает собой кухонную дверь. За её широкой спиной происходит очень шустрое движение: Славентий прячет бульбулятор за плиту, а Олег ныкает по карманам палево, разбросанное на столе.

— Здрасьте, Александр Георгиевич! — радостно щебечет Маша. — А мы тут как раз клип доделали — пойдёмте, я вам покажу!

Но дяде Саше явно не до клипа и вообще ни до чего. Выглядит он так, как будто проглотил мешок гексогена и вот-вот взорвётся. Вся проблема в машине: он её недавно купил и ещё не успел привыкнуть к киевским пробкам. Всякий раз, добираясь до своего офиса, он клянёт всё на свете и с тоской вспоминает про метро. Там, конечно, тоже ад — но, по крайней мере, быстро.

В таком состоянии он не хочет общаться ни с кем, даже с приятной и позитивной Машей. Всё, что ему сейчас нужно — это уютная лаборатория, стеклянный бонг и звёздное небо на потолке.

— Маша, меня нет ни для кого! — бросает он, отключая телефон. И удаляется на балкон.

Дальше у него отработанная серия движений: плюхнуться в кресло — включить флюр — включить музыку — зарядить бонг. Но операция проваливается уже на первом этапе: вместо кресла дядя Саша садится на чьи-то острые колени.

Он вскакивает, зажигает свет — и видит растамана Юру.

А Юра раскрывает глаза — и видит тридцатипятилетного растамана, который ещё не вполне привык к цывильной причёске и вавилонскому языку, но очень старается влиться. Юра этого растамана лично не знает, но слышал о нём так много, что как будто всю жизнь с ним знаком.

Это художник Черкасов.

«Какой прикольный сон!» — думает Юра и закрывает глаза обратно.

Дядя Саша окидывает его весьма критическим взором, тушит свет и идёт устраивать разнос своим подчинённым.