«Повесть временных лет» как исторический источник

Отметив ее замужество под 6411/903 г., второй раз ПВЛ называет имя Ольги после рассказа о смерти Игоря «в Деревах», когда она «бяше в Киеве съ сыномъ своимъ детьскомъ Святославомъ, и кормилець бе его Асмудъ, и воевода бе Свинделдъ, тоже отець Мьстишинъ» [Ип., 43]. что является таким же комментарием «краеведа», как и поясняющие вставки, ориентирующие события середины X в. на топографию Киева 80-х гг. XI в. («горы Киевские», «двор теремной», «двор Чюдин», объяснение имени князя Мала и пр.)[443]. В результате такого вторжения «краеведа» в текст предшественника получилось, что Игорь был погребен дважды: первый раз «деревлянами» («и убиша Игоря и дружину его, бе бо ихъ мало; и погребен бысть Игорь» [Ип., 43]), а второй раз Ольгой («Олга же… приде къ гробу его и плакася по мужи своемъ; и повеле людемъ съсути могилу велику» [Ип., 46]).

Здесь мы подходим к вопросу о существовании некогда самостоятельного произведения, содержавшего описание похода Игоря на греков (по Продолжателю Амартола и «Житию Василия Нового», если это не заимствование из их общего источника), текст договора с обстоятельствами его ратификации, рассказа о смерти Игоря и последующего четырехкратного мщения Ольги древлянам/деревлянам, построенного на «странствующих сюжетах» фольклора (и литературы) средневековья, как «сожжение в бане», «избиение на тризне» и «сожжение города с помощью птиц». О чужеродности последнего сюжета (месть) для ПВЛ свидетельствуют его сохранившиеся фрагменты, которые резко контрастируют по лексике и стилистике с комментарием «краеведа» и такими принадлежащими ему новеллами, как рассказ о втором, победоносном походе Игоря, поездке Ольги в Константинополь и последующими рассказами о Святославе. К этому следует добавить отсутствие в исходном тексте о мщении Ольги таких характерных для ПВЛ этнонимов, как «словене», «русь», «варяги», замененные более поздним обобщающим «кияне». Вместе с тем, все описанные способы мести — погребение заживо послов, сожжение их в доме, избиение на тризне, — как и сама месть, коварная и последовательная, оказываются вообще чужды славяно-византийской литературной традиции.

Не знает их и собственно древнерусская литература, для которой характерно совсем иное отношение к смерти, сформулированное Владимиром Мономахом в письме к Олегу Святославичу: «дивно ли, оже мужь оумерлъ в полку, ти лепше суть измерли и роди наши» [Л, 254]. Восстание обычно подавлялось карательной экспедицией, как то сделано Свенельдом, Святославом и Асмудом в отношении «деревлян». В данном же случае речь идет именно о мести, причем падающей на весь народ. Образцы подобной беспощадной, длящейся поколениями мести известны только в германском героическом эпосе, примером которого может служить «Песнь о Нибелунгах». Естественно задаться вопросом: не заимствован ли и данный текст, приуроченный к смерти Игоря и к Ольге, из какого-то германоязычного произведения? Вопрос тем более уместен, что, опираясь на сообщение Льва Диакона об обстоятельствах смерти Игоря от рук германцев и месте обитания Святослава («Боспор Киммерийский»), указывающие на Таврию, где, согласно хронике Георгия Амартола, обитали «дерьви», т. е. «тервинги», есть все основания видеть в «деревлянах» ПВЛ остготов-тервингов, а не «лесных людей», живших по Припяти и Ужу[444].