«Повесть временных лет» как исторический источник

Исследователь это знал, однако полагал, что «так как приток монет с востока прекратился в 1015 г. вследствие недостатка серебра ‹…› монеты, чеканенные до 1012–1015 гг. и уже завезенные к нам, могли быть зарыты 100 лет спустя»[616]. Это положение было достаточно убедительно опровергнуто В.Л. Яниным путем разбора фактического материала[617]. Именно Янин, поддержав схему И.И. Толстого, пошел далее, использовав схему развития личных знаков древнерусских князей, чтобы усвоить Святополку не только монеты с именами «Петрос» и «Петор», но и утвердить его происхождение от Ярополка, а не от Владимира[618], именуя его в своих последующих работах неизменно «Святополк-Петр Ярополкович Окаянный»[619]. Доверие к легенде ПВЛ, переработанной, как я показал выше, «Сказанием… о Борисе и Глебе», позволило исследователю в дальнейшем уже прямо усвоить Святополку I свинцовую буллу с именем Петра, не имеющую ничего общего с указанными типами монет[620].

Таким образом, генеалогическая схема лично-родовых знаков русских князей древнейшего периода, предложенная А.В. Орешниковым на основании разработанной им типологии и хронологии первых русских монет, была отделена от своего фактологического основания и перенесена на столетие раньше с переадресовкой выделенных геральдических символов, но при сохранении прежней своей структуры[621]. По мере поступления нового материала в результате случайных находок и раскопок эта схема получала дальнейшее развитие[622] и в своей наиболее законченной форме представлена в работе А.А. Молчанова о лично-родовых знаках «Рюриковичей», где она, подобно генеалогическому древу, вырастает из «двузубца Игоря Рюриковича», а заканчивается «тамгами» суздальских князей[623].

Стройная и графически-логичная, эта схема, тем не менее, вызывает много вопросов и возражений, поскольку в ее разработку положен далеко не равноценный, часто случайный и просто не атрибутированный материал, а также ни на чем не основанные предположения предыдущих исследователей, весьма вольно трактовавшие свои наблюдения и находки. Если система княжеских знаков у А.В. Орешникова строилась исключительно на нумизматическом материале, который он весьма осторожно пытался пополнить загадочной свинцовой буллой с «двузубцем» и подвеской со стилизованным «трезубцем Рюриковичей»[624], то здесь на равных правах представлены знаки на буллах, граффито на предметах, найденных в разных, часто весьма отдаленных друг от друга местах, клейма на керамике и черепице и т.п. артефакты[625].

В данном случае я меньше всего собираюсь упрекать исследователя, только обобщившего взгляды своих предшественников, сведя воедино столь разные по своей природе факты. Однако если «тамги» русских князей монгольского времени и их доверенных лиц, как и должностных лиц Великого Новгорода, представленные многочисленным и стилистически однородным материалом, вызывают возражения исследователей разве только при уточнении датировок и атрибуции того или иного знака[626], то совершенно иначе дело обстоит со знаками, усвояемыми князьям X–XI вв.

Начнем с того, что вся исходная часть генеалогии «знаков Рюриковичей» строится исключительно на последовательных допущениях. Вот как об этом пишет А.А. Молчанов:

«Отнесение печати с изображением княжеского знака в виде простого двузубца (табл. I, 2) Святославу Игоревичу (по Янину. — А.Н.) обуславливает возможность приписать ему же аналогичные знаки на костяной пластинке (табл. I, 4) (по М.И. Артамонову. — А.Н.) и керамике (табл. I, 5) (по А.М. Щербак. — А.Н.) из Саркела, завоеванного Святославом в 965 г., гончарном клейме из курганного некрополя древнего Изяславля (табл. I, 6) (по Б.А. Рыбакову. — А.Н.) и деревянном изделии из Новгорода (табл. I, 3) (по Б.А. Колчину. — А.Н.). Идентичный знак на серебряной бляшке (табл. I, 1) из погребения первой половины X в. у деревни Лебедки Орловской обл., (по С.С. Ширинскому. — А.Н.), как относящийся бесспорно ко времени до начала княжения Святослава, следует, по-видимому, отнести его отцу Игорю Рюриковичу»[627].