«Повесть временных лет» как исторический источник

Исследователь, еще только приступая к изучению ПВЛ, сталкивается с парадоксальной ситуацией: при всём интересе к этому памятнику среди множества специально посвященных ему работ нет ни одной, которая подвергла бы анализу структуру его текста в соотнесенности с контекстом включающих его летописных сводов. Более того, несмотря на споры по поводу количества «редакций» ПВЛ и их объемов, имеющийся текст рассматривается исключительно в рамках «третьей редакции», т.е. ограничивая исследование рубежом 1118/1119 г., как если то была не гипотеза А.А. Шахматова, а реальный список, не имеющий естественного продолжения. Между тем, мы до сих пор не можем с уверенностью говорить даже о пределах работы Нестера/Нестора[777], так что единственным достоверным рубежом раннего киевского летописании оказывается известная запись игумена Михайловского Выдубицкого монастыря Сильвестра, впоследствии епископа Переяславля Южного, с упоминанием 6624/1116 г., когда он работал над «летописцем» [Л., 286].

Сопоставляя упоминания «летописца», т.е. летописи, у Нестера/Нестора и у Сильвестра, тем более, что колофон последнего следует в Лаврентьевской летописи за текстом ПВЛ, принято считать, что речь идет об одном и том же сочинении, которое было написано Нестером/Нестором, а затем отредактировано и дополнено Сильвестром. Последнее возможно, однако даже приняв это в качестве постулата, исследователь остается в неведении относительно реального состава и объема «летописца Сильвестра», который, безусловно, существовал, но пока остается для нас загадкой. Поэтому логическое обособление текста, ничем не выделенного во всех известных нам летописных сводах, является всего лишь гипотезой, не находящей сейчас подтверждения. Поскольку же текст, именуемый «Повестью временных лет», будучи неразрывной частью различных летописных сводов, отличается в каждом случае своим объемом и лексикой, неизбежно возникает вопрос о его истории — как истории собственно ПВЛ, так и истории ее текста в составе последующих сводов.

Очевидно, что при очередном переписывании редакторы сводов, отбиравшие необходимый с их точки зрения материал и производившие сокращения, и просто переписчики вносили свой вклад в лексику и фразеологию памятника, частично пересказывая тексты, что можно видеть, например, в сюжете о борьбе Ярослава со Святополком в НПЛ, где сведено воедино содержание нескольких годовых статей [НПЛ, 174–175]. Соответственно, каждое такое переписывание откладывалось в тексте определенным комплексом примет, которые лингвистический анализ может выявить, но не всегда может объяснить, указав лишь на явления «ранние» и «более поздние»[778]. Если при этом учесть, что такой анализ охватывает только текст до 1119 г., хотя тот является неразрывной частью текста Ипатьевской летописи в списке 20‑х гг. XV в., или списка Лаврентьевской летописи 1377 г., становится очевидно, что начинать его необходимо «с конца», следуя методам реставрационных работ или археологических раскопок. Однако, в отличие от материальных объектов, имеющих четкий критерий возраста (т.е. времени изготовления и времени выпадения артефакта из обращения), корпус активной лексики во времени меняется гораздо медленнее и незаметнее. Кроме того, при переписке происходит замена не только отдельных лексем и синтагм, но и целых фраз, поэтому приходится говорить о значительном, а порою и полном обновлении текста, ярким примером чего могут служить отдельные главы известного «Жития Феодосия», представленные ПВЛ, Успенским сборником и Патериком Киево-Печерского монастыря различных редакций, — тексты, вызывающие до сих пор споры о том, могли ли они быть написаны одним автором, т.е. Нестером/Нестором.

С ПВЛ в целом дело обстоит еще сложнее, поскольку мы до сих пор не можем представить ее первоначального объема и состава даже в рамках, определенных А.А. Шахматовым, который, при всех своих блестящих наблюдениях и открытиях, внес много путаницы верой в «первичность» ПВЛ по тексту НПЛ и соблазном видеть в Лаврентьевском списке сохранившуюся «редакцию Сильвестра». Между тем, как он сам был вынужден признать в конце своей жизни, Лаврентьевский список является более дефектным и менее полным, чем список Ипатьевский (оба они являются изводами одной редакции), хотя в таких дефектных, поздних и переработанных списках можно найти утраченные фрагменты (НПЛ, Летописец Переславля Суздальского) или более полные чтения, позволяющие восстановить испорченный текст (напр., отдельные сюжеты летописи по Воскресенскому списку).