Повести

Последний опыт. Обмотки переключены, лопасти завертелись быстрее, и даже при закатном солнце вертолет еще долго висел над зеркальным полем.

А когда, уже в сумерки, сотрудники испытательной станции приняли Димку на руки — он спустился неподалеку от ограды, — Курбатов крепко обнял его, дрожащего от холода и волнения.

— Вот это по мне! Иной раз для науки можно и штанами пожертвовать, если они тянут тебя вниз.

Димка застенчиво улыбался… Бабкин гордился другом, а Кучинский пожимал плечами. Сколько еще чудаков на свете! Ничто их не берет.

Глава 17 ДОРОГИ К ЗВЕЗДАМ НАЧИНАЮТСЯ С ЗЕМЛИ

Кучинскому пришлось прервать свою дипломную практику — вызвали в Москву для объяснений. На испытательной станции о нем вспоминали редко, почти забыли. Но вот в связи с подготовкой строительства медного комбината у Курбатова появились новые люди. Они не довольствовались служебной перепиской с Москвой и частыми поездками в Ташкент — все это отнимало много времени, — а потому сразу же была установлена радиостанция. Павел Иванович пользовался ею редко, да и его редко беспокоили, чтобы не отрывать от лабораторных дел.

Как ни странно, но первый разговор Курбатова с Москвой касался судьбы Кучинского. Павел Иванович, ложась спать, взял с полки сборник рассказов Паустовского — за последнее время они особенно полюбились, — приготовился почитать часок-другой, но в это время в дверь постучал радист и сказал, что его вызывает Москва. Кое-как одевшись, Курбатов побежал на радиостанцию.

— Надеюсь, не разбудил, Павел Иванович? — услышал он знакомый голос начальника управления. — У вас уже ночь, а мы еще телевизоры не выключали. Как самочувствие? В Москве жара азиатская. Говорят, у вас прохладнее?

Потом он сообщил некоторые приятные вести, касающиеся строительства в Высокове, спросил, давно ли прибыли вагоны с плитами для фотоэнергетических полей будущего медного комбината, и, как показалось Курбатову, несколько смущенно подошел к главной цели своего разговора:

— Что там случилось с дипломником? Малого собираются из комсомола исключать.

— Это их дело, пусть они и решают.

— Так-то оно так, но ведь молодежь! Могут и дров наломать. Мать ко мне приходила, плакала. Главное, отца жалко. Ты ведь его хорошо знаешь?

— Знаю. Таких людей поискать. Но что я должен сделать?

— Плохо мы наших ребят воспитываем. Ну, уж если такое дело получилось, надо помочь Петру Даниловичу. Сообща возьмемся. Найдется у тебя место в лаборатории?

— Не хочется мне его брать в Высоково.

— Правильно, Павел Иванович.

— Вот разве здесь, на испытательной станции… Фотоэнергетиков нам не хватает.

— Опять что-нибудь натворит. Коллектив маленький, да и на отшибе. Я смотрел штатное расписание. У тебя в основной лаборатории, в Москве, не все места заполнены. Тут он на виду. А у Петра Даниловича инфаркт… Вот так живешь и не знаешь, откуда беда придет…

Курбатов отказался взять Кучинского в московскую лабораторию, но чувствовал, что при сильном нажиме Ирины Григорьевны, из уважения к Петру Даниловичу куда-нибудь да пристроят непутевого сыночка, и он, Курбатов, не в силах этому помешать.

На другой день после работы Курбатов собрал у себя в кабинете всех сотрудников испытательной станции. Это бывало редко и потому вызвало живое любопытство. Все почему-то были уверены, что объемистый пакет, присланный сегодня из Москвы, имеет отношение к предстоящему собранию.

Нюра сидела возле двери, комкала платок и ждала своей участи. Наверное, пришел приказ об увольнении. Маша шептала ей на ухо, что этого не может быть. Ведь сам Павел Иванович говорил о зачислении Нюры в штат новой лаборатории. Он даже спрашивал, поедет она или здесь останется. Нет, ничему не верила Нюра, мучилась и считала себя преступницей — ей не место среди честных людей.

Вадим, вытянув шею, нетерпеливо смотрел на Павла Ивановича. А тот раскладывал перед собой страницы, напечатанные на машинке, будто готовясь к обстоятельному докладу.

В мягком низком кресле Бабкину сидеть было неудобно. Напрасно такие ставят в служебных кабинетах, чувствуешь себя каким-то приниженным. Только белобрысый ежик да кончики ушей торчат над столом. Тимофей от натуги краснел, желая подняться повыше. Лицо Курбатова было сосредоточенным и угрюмым. Ничего хорошего он не скажет.

Лида играла пояском своего зеленого платья и отводила глаза в сторону. В присутствии Нюры она не хотела встречаться взглядом с Павлом Ивановичем, боясь, что тот выдаст себя и посмотрит на Лиду так же, как и раньше. Правда, за последнюю неделю он резко изменился, старался как можно реже видеться с ней и говорил только о делах. Наверное, грустил. Кто его поймет?

Курбатов поднялся, привычно ладонями пригладил волосы у висков, затем отложил бумаги в сторону и глухо сказал: