Повести

Василий согласился. Он достал ломоть хлеба, который остался еще от привезенного, и несколько картофелин, что дала мать. Санька вытащил тряпицу, развернул ее, и Василий увидел нечто зеленое, рассыпавшееся комочками.

— Что у тебя? — спросил Василий.

— Хлеб, — ответил Санька. — Мама из травы испекла.

Он взял щепоть и бросил в рот. Василий тоже взял и долго-долго жевал, не в силах проглотить.

— Ешь мой хлеб, — предложил Василий.

— Нет. Спасибо.

— Бери!

Санька смущенно отщипнул крошечку, затем вторую.

— Давай напополам смешаем, тогда будет и много, и — ничего. Бери, бери.

— А как кончится?

— Тогда подумаем.

— Вот ужо верши поставим, рыбы наловим. Наедимся!.. Теперь не пропадем! Ведь я ж кремяный. Это, маткин — не твой, у меня головокружение. Всю зиму мох ели. А во мху ящерицы бегают. Говорят, яйца откладывают. Может, я не заметил, такое яйцо проглотил. Теперь в пузе так и бегает. Покоя нет!

Они помолчали.

— Сань, — спросил Василий, — а ты где Рябухина видел?

Санька сел, изучающе посмотрел на Василия.

— Да он здесь, — сказал полушепотом, нахмурясь. — Я тебе точно говорю, здесь! Я ж, маткин — не твой, думаешь, вправду прутья резал? Я искал, — признался Санька. — Там, в лесу, две землянки есть. В одну пришел, смотрю, грязь сырая на полу от сапог. Значит, кто-то заходил. В углу сенцо накидано. Я сено взворошил да палочками приметил. А на другой день прихожу — сено примято, значит, спал кто-то. Он это, а кто ж еще!

— Ты больше никому не говорил?

— Нет, а что?

— Ты никому не говори, подожди.

— А что говорить, — усмехнулся Санька. — Если б не за зерном, так я бы его сейчас ссек. Он же, сволочь, моего тятьку загубил. Все придирался, почему в полицаях не служит. Тятька к партизанам подался бы, да хромой был, ты же знаешь… Помер тятька… А думаешь, с другими был лучше? Настя, бывало, вырвется от него, выскочит в чем есть и бежит, а он поймает, повалит, зажмет голову между колен да по спине кулаками. Или за волосы волочит.

— А что ж она вообще из деревни не убежала?

— А мать кому же? Больная. Она, правда, советовала: «Беги, беги, Настя». Ну, а как забрюхатела, так он ее больше не трогал. Слушай, маткин — не твой, Вась, давай вернемся, а?

Санька схватил Василия за руку.

— Давай, а потом догоним. Слышь! Один только день. У меня винтовка есть, — сказал доверительно. — Я из нее обрез сделал. Возьмем — и в ту землянку. А как он придет, мы его…

— Зачем оружие испортил?

— Да не испортил! Бьет, маткин — не твой! Я пробовал. Доску — насквозь!

— Зря обрезал!

— Под полу можно спрятать. Пойдешь, никто не заметит. И не тяжело. А бьет наверняка. Давай вернемся, Вась, а? Ну, пока он там.

— Нет, — подумав, сказал Василий. — Уже далеко ушли… А когда вернемся, мне землянку покажешь. И обрез отдашь, понял?

— Понял. Давай догонять, — вставая, грустно сказал Санька.

К вечеру они добрались до деревни, где осталось несколько домов. В ней решили переночевать. Василий наугад выбрал дом и вошел в избу. С трудом открыл покосившуюся дверь, спросил, переступая порог:

— Можно?

Никто ему не ответил.

— Есть кто? — спросил Василий. — Хозяин!

На громадной печи, за занавеской, кто-то завозился, закашлялся. Затем занавеска, закрывающая печь, сдвинулась, и оттуда высунулась растрепанная седая старушечья голова.

— Чево? — спросила старуха.

— Переночевать у вас можно?

— А?!

Василий догадался, что старуха была глухой.

Она подползла поближе к краю печи.

— Сынок! А моего Ванюшку-то там нигде не видел?

— Нет, не видел.

— Говорю, Ванюшку-то моего… не видел?

— Нет, — покачал головой Василий. — Не видел, бабушка.

— Не идет Ванюшка. А я жду его. Помирать надо. Месяц с печи не слажу… А Ванюшка сказал: «Жди, я приду». А как же мне теперь помереть, если я обещала. Скажет, не дождалась. А помирать надо… Собралась… Взгляну — и помру, — задыхаясь, выкрикивала старуха.

— Внука все ждет, — пояснила вошедшая в избу женщина и поздоровалась.

— Переночевать у вас можно? — попросился Василий.

— Ночуйте, — ответила хозяйка.

— Вот все приходят, а Ванюшки-то все нет. А помирать надо, — досадовала на печи, разговаривая сама с собой, глухая старуха.

— А вы куда идете? — спросила хозяйка.

Василий ответил.

— Так бегите, вон там машина стоит. Попросите, до Чихачева подвезут, а от Чихачева все поближе, по грязи не шлепать.

5

Шофер оказался хмурым пожилым дядькой с обвислыми, прокуренными усами. Он рылся в кабине. Василий подошел и поздоровался. Дядька равнодушно взглянул через плечо и ничего не ответил. И когда Василий попросил подвезти, дядька никак не отреагировал. Василий повторил просьбу.

«Может быть, и этот не слышит?» — подумал Василий, хотел крикнуть погромче, но дядька распрямился и кивнул головой:

— Одного возьму в кабину.

Санька залез в кузов. Шофер еще долго бродил вокруг машины, заглядывал под нее. Уходил куда-то. Потом достал из-под сиденья ватник и, все так же молча, насупясь, кинул Саньке в кузов.

— В кабине у меня не курят, — сказал Василию. — Если чего надо, попросишь…