Война своим огненным крылом опалила и детство Павла Васильева. Выехал он на каникулы в псковскую деревню к родным и остался там на три страшных оккупационных года, когда фашисты в борьбе с партизанами уничтожали и старого, не щадили и малого. На всю жизнь в сердце и памяти запечатлелись жестокие картины, и теперь, когда Павел Васильев пишет свои книги, ему нет нужды выдумывать. Он рассказывает о том, что видел, чему был сам свидетелем. В повести «Выбор» описана ужасная кончина старой Фетиньи. Так в 1943 году немцы живьем сожгли его прабабушку. Вот как об этом сказано.
«В те дни, на свое горе, еще жива была моя дряхлая девяностовосьмилетняя прабабушка Фетинья. Она жила в семи верстах от нас, в такой же маленькой, в несколько изб, деревеньке, с двумя своими престарелыми незамужними дочерьми… Лет десять назад холодной осенью прабабушку скрутил ревматизм, и с той поры она лежала не вставая. Ее кровать стояла в сумеречном углу за печью. Кровать была большой, широкий настил из толстых досок, а прабабушка на ней казалась очень маленькой. Может, она и в самом деле была такой. Она лежала всегда на спине под тоненьким одеяльцем, сухонькая, легонькая. Словно колышки, подпирали одеяльце навечно скрюченные ноги с острыми коленочками. Над ней висела веревочка, прикрепленная к потолку. Иногда прабабушка цеплялась за нее, чтобы чуть-чуть подтянуться и сдвинуться с места, а чаще молча, часами, шевелила веревочку, играла с ней ‹…›.
Когда (немцы. —
— Тогда хоть пристрелите. Пристрелите на месте. Как же живому-то человеку гореть! — на коленях ползали по избе, стукались лбами в пол, умоляли, упрашивали солдат-факельщиков старухи. Но те вытолкали их на улицу.
— Мамушка, родненькая наша, желанная, прощай! — цепляясь за дверные косяки раздробленными прикладами пальцами, кричали старухи. — Мамушка, война пришла, в Германию нас гонят. Прости!
— Бог простит. Меня-то грешную простите. Не плачьте, идите, — издали осеняла она их крестным знамением. До своей последней минуты в трезвой памяти была Фетинья.
Горела крыша, валил из сеней дым, и через выбитое окно было видно, как она ловит над собой веревочку, наверно, привстать хочется…
Да разве забудутся те дни? Самые трудные, самые страшные из всех, которые я пережил…»
В повести «От прямого и обратного» милиционер Филимонов, человек нелегкой жизни, говорит деду Демиду, отцу сына-предателя:
«— Знаешь, сколько на одном нашем поле обелисков поставлено? Считал? А я знаю. И каждый как палец вверх из-под земли торчит: „Не забудь, Филимонов!“».
Не забыть. Вечно помнить и нам и грядущим поколениям о тех, кто отдал жизнь во имя жизни на земле.