Повести

10

Наша молодежная бригада не выполнила задание.

Площадка номер два, на которой мы работаем, — обычный дощатый сарай-развалюха в самом дальнем углу заводской территории. Сюда не заглядывает начальство, редко забредет кто-то из посторонних. Здесь тихо, растет бузина, за несколько минувших теплых дней она уже успела выкинуть длинные, хрупкие, будто свежая картофельная ботва, бледно-зеленые погоны. За сараем по твердой замусоренной земле натыканы редкие желтые цветочки мать-и-мачехи на серых шерстяных ножках.

Мы собираем здесь какую-то громадную решетчатую конструкцию, которая и называется «вертушкой». Сарай не запирается на ночь, и поэтому за «крепежом», за любым мелким инструментом приходится бегать в цех. И это неудобно: надолго отвлекает от работы. Бегаю, конечно, я. Кто же еще побежит, кроме бригадира.

Когда после одной из таких очередных пробежек я, запыхавшийся, вспотевший от спешки, возвращаюсь на участок, то еще издали отмечаю с удивлением, что в сарае как-то уж очень тихо. У «вертушки» никого нет. Вся троица наших новичков столпилась в углу у верстака, чем-то очень заняты там. Заметив меня, лишь равнодушно глянули и продолжают заниматься своим делом.

— Чего это вы тут? — заглядываю я за верстак.

— Халтура, — говорит один из новичков, Юра Шинников, самый маленький, смуглый, в очках, дужка которых обмотана изоляционной лентой. Говорит так, как о само собой разумеющемся. Все трое, очень стараясь, делают алюминиевые портсигары. Достали где-то лист, разрезали на куски и вот теперь обрабатывают их, выгибают на специальной болванке.

— Ладно, кончайте, вы, — обескураженный увиденным, говорю я, добавляя привычное выражение Ивана Петровича: — После войны доделаете.

— А мы не после войны, а сегодня есть хотим, — отвечает второй новичок, Вадим Круглов, продолжая заниматься своим делом.

— А ему-то что. Его мамочка накормит. Супчик приготовит. Ему по столовкам шакалить не надо, — ехидно кивает на меня Лепеха.

— После работы доделаете, — предлагаю я.

— После работы не сможем. На толчок не успеем сбегать, там все разойдутся, — поясняет Шинников. — Надо до конца смены успеть.

Я не знаю, что с ними делать, как поступить. Пойти и нажаловаться Жаркову я не могу, это подло и нечестно. Но и заставить их прекратить заниматься посторонним делом я тоже не могу: они не слушаются меня. Я для них вроде бы и не существую.

По окончании смены все уходят, а я остаюсь. Один вожусь возле «вертушки», хотя одному очень неудобно, некому подержать деталь, подать гайку или инструмент. Но задание-то ведь не выполнено.

На участок, чтобы проверить нашу работу, заходит Жарков.

— А где ребята? — спрашивает он, оглядев пустой сарай, сразу заметив, что задание не выполнено.

— Ушли.

— Как это ушли? Почему?

Я не знаю, что ответить, но и признаться, что они убежали, не посчитавшись со мной, тоже стыдно.

— Я отпустил… Я сам все доделаю.

Только поздним вечером, так и не успев выполнить задание, я возвращаюсь домой. Иду и думаю, как теперь быть. Ребята не откажутся от халтуры, но и дальше так продолжаться не может. Все запуталось у меня в жизни. Непонятно, что происходит с папой, осложнились мои отношения с мамой, как быть с ребятами?

У нас на кухне Мишка и мама. Из коридора я слышу их возбужденные голоса.

— Ты не имеешь права так разговаривать с матерью, — резко выговаривает Мишке мама. — Не имеешь, слышишь!

— Да ведь она фрицев, фрицев ходила лечить! Если я не имею, то кто имеет? Кто мне пришьет оторванный палец? Кто мне вернет брата? А сколько я друзей закопал по всем дорогам! Кто их вернет?

— Хватит, Дуська, — говорит неожиданно вышедшая на кухню тетя Аля. Лицо у нее бледное, усталое, губы синие. — Пусть он сам все поймет, одумается… А я, Минечка, никуда не ходила, ошибка это. Но если потребовалось бы, я пошла.

— А чего же ты так прихорашивалась, платье новое надевала?

— Да потому… потому, что у меня день рождения был, Минечка. Налей мне водички, Дусенька. Один лишь Толик вчера меня поздравил, хоть и во сне. Не забыл, навестил маму, маленький!.. Сердце, сердце у меня по нему ох как болит!..

11

По-видимому, накануне наши ребята неплохо подзаработали, потому что, когда я намного раньше обычного прихожу на участок, вся троица уже в сборе, опять у верстака. Я увидел это, и меня будто ошпарило.

— Кончайте, ребята. — Но на меня никто даже не взглянул, у них свои заботы. — Кончайте, слышите, хватит.

— До начала смены имеем полное право заниматься чем хотим, — за всех отвечает Лепеха.

Я не знаю, как быть. И вдруг мне приходит неожиданная мысль.

— Идемте к Жаркову.

— Зачем?

— Он звал.

Мальчишки идут следом за мной. А я еще не знаю, что буду делать. Зачем я их веду к Ивану Петровичу. Решение мгновенное и нелепое. Я поступаю так от отчаяния, от растерянности, не зная, как воздействовать на них.

— Ну ладно, не пойдем, — останавливаюсь посередине двора.

— Во дает! Так звал или не звал? — удивляются мальчишки.

— Идем обратно. Работать надо.

Но как только мы возвращаемся, они опять принимаются за свое.

— Пошли, — требую я. — Пойдемте.