Повести

У нас, надо сказать, так выходит, например, с великим князем Киевским Владимиром, который крестил Русь. Образ Владимира раздвоился — одна его часть, застольная, молодцеватая, как бы приключенческая, в ипостаси Владимира Красно Солнышко, как и застольный образ короля Артура, отплыла в область легенд и былин. Назовите даты жизни Ильи Муромца? Все, естественно, смеются. Должность при великокняжеском дворе Поповича? Оживление в зале. А вот относительно другой деловой ипостаси Владимира Киевского, сына Святослава Игоревича и ключницы княгини Ольги, Малуши, никакого сомнения нет. Этот Владимир по лесам со своими богатырями не гонялся. Соловья-разбойника не выискивал, а занимался строительством, и в рабочее время сам не пил и другим не давал. За это и стал памятен Киеву. А так как он еще к тому же один из первых понял, что прежней языческой вере наступил моральный износ, государство без перспектив долго не продержится, перспектива же дается только одним — духовной жизнью, то он и загнал киевлян по ключицы в Днепр, после чего они поняли, что он может загнать их и глубже, а значит, надо, хочешь не хочешь, тут же в воде признать некоторые вещи, которые не обязательно было признавать раньше. А признав, получили в обращение свод правил и обычаев, на то время несомненно прогрессивных.

Расплывчатый же образ былинного гуляки Владимира Красно Солнышко отделился от Владимира-деятеля, как дым, и в позднейшие века добавлял к своему первоначальному виду все новые и новые черты из последующей московской поры застолий, охот и богатырских поединков. Но эта сторона, как выясняется, историю саму по себе не составляет, хотя и придается к ней, как к билету на спектакль Товстоногова вам всегда влепят в нагрузку еще какие-то ложи и бенуары на полную лабуду.

Показался французский берег. Мы входим в пролив Па-де-Кале. Справа в вечерней дымке виднелись желтые обрывистые берега. Мы шли, держась правой стороны пролива, так как теперь здесь правостороннее движение, как на автостраде, и за движение не по правилам установлены штрафы.

Наш путь пересекали паромы.

Паромы… Мой первый паром перевозил людей и подводы через сплавную Унжу в глухих лесах Костромской области. Это был плот из трех рядов бревен, который таскали по стальному тросу, смазанному дегтем. На таком пароме можно было переправить даже грузовую машину. Обычно пассажиры помогали паромщику — для этого всегда бывало в запасе несколько пар брезентовых рукавиц. Помню эту особенную тишину над Унжей — ее нарушал только скрип бревна, по которому ползет мокрый трос. Помню былинную васнецовскую неподвижность лошадей на пароме, шофера, сидящего на высокой подножке газогенераторной полуторки, баб в платочках, безмолвную сдачу гривенников задумчивой тетке с большим кошельком на ремне… Тетка не смотрит на гривенники, а уперлась глазами куда-то вдаль. Вообще все застылое какое-то и безмолвное. От берега до берега будто сонное царство — только скрип бревна да звук капель, падающих с троса. Может быть, это так, потому что война, все что-то лихорадочно делают, торопятся, а тут вынужденная передышка, невольное оцепенение мысли. Что-то будет?

Паромы, бегущие нам наперерез в Английском канале, — это веселые теплоходы. Один из них — «Норманди Ферри», голубой, с белой надстройкой, весь в огнях, хотя еще до конца не стемнело, прошел впереди, пересекая наш курс. Он был все же не настолько близко, чтобы нам слышать музыку, но она так и мерещилась — такое уж веселое и прогулочное он представлял собой зрелище. Полтора часа — и вы во Франции. Хотите в противоположную сторону — нет проблем. От Шербура до Роттердама и от Портсмута до Ярмута работает эта сеть паромов… А это что такое? Не меняя курса и вырастая на глазах, прямо на нас от английского берега неслось что-то вроде больших аэросаней. Потом мне сказали, что двигалась эта штука со скоростью узлов семидесяти (километров сто тридцать в час). Это был паром на воздушной подушке, весь как детская игрушка из двух цветов пластмассы — белой и красной. Он целился прямо в центр нашего корпуса. Я невольно сжался — столкновение казалось неизбежным. Людей у него на палубе не было; собственно, и палубы-то не было, только что-то вроде крыши кабины или спины рыбы, из которой вырастают, соблюдая условия обтекаемости, высоченные хвостовые кили — должно быть, они же и рули. Марсианская штука отвернула у самого нашего борта, скользнув метрах в пятнадцати за кормой. И это тоже паром. Словаря стало не хватать.

Наши радисты принимают ежедневно фотогазету. В ней краткая сводка событий, новостей и происшествий. Сегодня в отделе спортивных новостей там написано: