Повести

— Вы видите, что мое присутствие здесь неприятно для некоторых лиц, — сказал насмешливо Нажимов, — а я бы не желал быть кому-нибудь в тягость…

— Как вам угодно, Николай Иванович, я не могу вас удерживать; впрочем, я надеюсь, что вы смотрите на слова Вари, как на выражение досады, весьма извинительной после тех беспокойств, которые испытала она во время вашего отсутствия.

— Совсем нет, совсем нет, вы ошибаетесь, братец, — начала было Варя, но Нажимов не дал ей кончить.

— Пожалуйста, не трудитесь объяснять, Варвара Александровна, я и без объяснений очень хорошо понимаю, что всегда имел привилегию возбуждать вашу антипатию.

Николай Иванович поклонился и ушел; Вера Александровна с мужем вошли между тем в комнату. Между тем, отошедши несколько шагов, Нажимов услышал, что кто-то назвал его по имени; он обернулся: перед ним стояла Варя.

— Я надеюсь, Николай Иванович, — сказала она твердым голосом, — что вперед мы не будем уж иметь удовольствия видеть вас.

— А вы очень этому рады?

— Да, я желала бы этого…

— А если я не исполню вашего желания?

— Не думаю; а впрочем, тогда вас будет об этом же самом просить папенька.

— Вы от себя или от других изъявляете мне это желание?

— Вы видели, что я не имела еще времени ни с кем переговорить об этом.

— Бывают разные обстоятельства, бывают некоторые незаметные движения…

— Вы полагаете, Николай Иванович?

— Да маленькие семенные знаки… а впрочем, если для сохранения добродетели вашей сестрицы достаточно моего отсутствия, я с удовольствием исполню вашу просьбу…

— Для добродетели Веры решительно все равно, будете ли вы ездить к нам или нет.

— Так какое же вы имеете право вмешиваться в чужие дела, Варвара Александровна?

— А какое право имеете вы расстроивать чужое спокойствие?

Николай Иванович задумался.

— Стало быть, все-таки мое отсутствие, — сказал он с насмешкою, — вещь далеко не так равнодушная для добродетели Веры Александровны.

Варя побледнела, — из робкой неопытной девочки она вдруг выросла и сделалась женщиной в полном смысле этого слова.

— Вы низкий человек! — сказала она, — прежде я имела к вам антипатию, теперь я презираю вас.

Николай Иванович смешался, закусил губу и вышел. Между тем Немиров и Вера Александровна, оставшись один на один, были тоже в весьма затруднительном положении. С одной стороны, Василий Дмитриевич все знал, все понимал и хотел скрыть это и от жены, и от самого себя, если бы это было возможно, хотел бы сам не знать и не понимать ничего. Василий Дмитриевич был, видимо, взволнован, видимо, убит своим положением и хотел не только казаться, но и в самом деле быть равнодушным. С другой стороны, Вера Александровна хотела бы все высказать своему мужу; между тем не могла решиться, потому что чувствовала, что каждое слово ее будет истинным приговором его. И в самом деле, что она могла сказать ему? что она не любит Нажимова — но, во-первых, она сама слишком хорошо чувствовала, что любит его, а во-вторых, и происшествия того вечера подтверждали эту любовь; что она борется с этою несчастною любовью, что она надеется искоренить малейший след ее в сердце своем — но все же это еще очень и очень гадательно, все это, может быть, и будет, а может быть, и нет, и главное — уверенность в будущем равнодушии вовсе не отрицала наличности любви в настоящем, а, напротив, даже предполагала ее. И оба они страдали невыносимо, потому что между обоими стоял черный фантом, называемый заднею мыслью, который мешал им высказать слово их положения. И тогда только, в первый раз после пяти лет брачной жизни, предстала уму их, во всей ужасающей откровенности своей, мысль, что в них нет веры друг в друга; и в первый раз эта мысль так отчетливо стала перед ними и так настойчиво требовала себе объяснения почему, и нет ли тут какой-нибудь тайной причины, от них не зависящей, и которой они до того не замечали, что оба они ужаснулись этой неугомонности, и долго старались они заглушить в себе эти вопросы, хотели как-нибудь, хоть на короткое время, продолжить еще обман, но все уже было тщетно, слово уже высказалось само собою, а неутомимая мысль подхватила его на лету и делала свое дело.

Василий Дмитриевич начал было рассказывать, как он ездил в город, с кем он виделся, где был, но все выходило у него как-то неладно, — говорил он, например, что был у Ивана Макаровича и переговорил с ним о важном деле — и между тем тут же прибавлял: "А хороший человек — Иван Макарович! жаль, что я не мог с ним сегодня видеться!". И Вера Александровна на все отвечала утвердительно, вовсе не замечая в словах мужа противоречий. Наконец и этот предмет истощился, а между тем настояла безотлагательная потребность развлечь чем-нибудь раздраженное чувство.

— Ты что-то бледна сегодня, друг мой, — сказал Немиров после минутного молчания, — здорова ли ты, не хочешь ли лечь в постель?

— Да… я хотела бы остаться одна, — отвечала Вера Александровна.

Немиров взял ее за руку и поцеловал в лоб.

— Вера, — сказал он дрожащим голосом, — ты не имеешь ничего сказать мне?

Вера Александровна молчала.